Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло
Эти «юй-ся» были странствующими искателями приключений, что частенько пользовались мечами для подкрепления своего достаточно сурового кодекса чести. Ряды их пополняли мелкие безземельные дворяне и их вассалы, оставшиеся без работы мастеровые и воины, разорившиеся купцы и крестьяне все, кто испытывал отвращение к повседневной работе — или просто ее не находил — и предпочитал вольную жизнь странствующего рыцаря. Они предлагали свою преданность и свою жизнь властительным феодалам — и, если их нанимали, не подчинялись уже никакому закону, кроме воли своего господина и собственного обостренного чувства справедливости. Со своим непокорным нравом и острым мечом такой рыцарь порой отважно (пусть и не всегда мудро) защищал приглянувшегося ему человека, не думая ни о награде, ни об опасности. Марко всегда уважал этих свободных и неукротимых воинов хотя и предпочитал делать это на почтительном расстоянии.
— Приветствую вас, путники, — хрипло обратился к ним незнакомец. Найдется ли в вашем отряде место для странствующего рыцаря?
— Рыцаря каких достоинств? — Никколо.
— Рыцаря из какой фамилии? — Маффео.
— Рыцаря с какими намерениями? — Марко.
Незнакомец держался со спокойной учтивостью. Марко почувствовал, что от заданных вопросов рыцарь испытывает затаенное удовольствие.
— Рыцаря многих достоинств. Рыцаря принципов — неважно каких. Рыцаря широких равнин и узких проулков. Порой именуемого Цзин Кэ, порой — Цзи Ань, а порой… но разве бывает у ветра молочное имя? Значит, назову себя Хэ Янь. — Все молчали, и незнакомец продолжил: — А вам, юный господин, скажу: истинный рыцарь не имеет собственной цели или намерений. Он просто идет по пыльной дороге, куда ему велят — или как он сам себе прикажет. А когда видит неправду, быстрым своим мечом ее исправляет. Так об этом принято говорить… — Тут Цзин Кэ, Цзи Ань или Хэ Янь умолк.
А ученый Ван Лин-гуань, до той поры бесстрастно сидевший на своем коне, вдруг откашлялся и смачно сплюнул. Но неуважения он как будто не выказал да и рыцарь так этого не воспринял. Вообще говоря, катайцам свойственно откашливаться и сплевывать безотносительно к человеку, месту или времени. Затем ученый Ван заговорил — нарочито искусственно, словно цитируя некий трактат.
— Хотя люди рыцарского достоинства с древности прославлены за бескорыстие, о мастере Цзине Кэ известно, что, будучи человеком слова, он вел распущенную жизнь. Ибо валандался заодно с торговцами собачиной, уличными музыкантами, шутами и прочей низкой публикой. С теми, что пьют на людях и поют на улицах. То поют, то плачут — то плачут, то поют.
— Хо! — снисходительно отозвался предполагаемый Цзин Кэ.
Ван Лин-гуань аккуратно пригладил двенадцать с половиной волосков своей бороды и продолжил:
— Хотя люди рыцарского достоинства с древности прославлены за верность и справедливость, о Цзи Ане известно, что он, несмотря на свою жертвенность, нрав имел неучтивый и самонадеянный.
Предполагаемый рыцарь Цзи Ань едва заметно пожал плечами.
— Мэй-яо фа-цзе, — отозвался он.
Ученый Ван кивнул. Катайская поговорка «ничего не поделаешь» хорошо подходила к его собственной философии. И он продолжил свой распевный речитатив:
— Замечено было, что Чу Мынь, пусть и прославил свою мать, имел малое уважение к закону и учтивым манерам. Ибо по душе ему были игры с буйными и беспутными юнцами. Такие низменные занятия, как бросание финиковых косточек в вышитые туфельки, которые снимают со своих лотосовых ножек певички.
Рыцарь с легким поклоном ответил:
— Когда я не при деньгах, я могу играть в финиковые косточки со своими грубыми сотоварищами у мраморного моста Многих Львов, что у городских стен Тай-тиня. Бессмертный Лао-цзы как-то шепнул мне на ухо, что «чем больше законов выдумывают законники, тем больше беззаконного народу». Несомненно, я Чу Мынь.
Но ученый Ван еще не закончил.
— Касательно Хэ Яня, другого странствующего рыцаря, прославленного в песнях и преданиях, известно, что, будучи пусть и смиренным стражем ворот Вэй, он послужил образцом рыцарского кодекса чести, отваги и преданности, с радостью предложив отдать свою жизнь за господина, оказавшего ему уважение.
Легкий ветерок поворошил просторную зеленую блузу рыцаря.
— Можете звать меня Хэ Янь, — справедливости ради заключил он.
Дядя Маффео беспокойно заерзал в седле.
— Марон! Известно, что катайцы, из которых, похоже, этот человек, часто меняют имена… причем законно… но все же какое из этих четырех…
Ученый Ван учтиво пояснил:
— Касательно этих четверых, старший господин, то все они давно мертвы.
Все трое Поло восседали на своих конях в полном недоумении. Монголы о чем-то переговаривались, катайцы посмеивались, а татары зевали.
Наконец рыцарь многих имен заговорил:
— Приходил некогда могучий князь с запада. Звали его Ис-кан-да, а жену его — Локша-на. Учитель того князя звался Ай-лис-тоту. Частенько он говаривал: «Определи понятие». Так что значит «мертвы»?
Ван с радостью вскочил на любимого конька.
— Иллюзия. Такова жизнь. И так, со всем своим состраданием, учил Будда Шакьямуни. А учитель Кун спрашивал: «Не зная жизнь, как узнаешь смерть?»
Никколо вздохнул. Глубоко-глубоко. Как всегда, когда речь заходила о столь эзотерических материях. Куда охотней его купеческий ум обращался к мыслям типа: «Полные два десятка аметистов „кошачий глаз“, каждый размером со зрачок взрослой кошки, что вышла на охоту в полнолуние» — и тому подобным. Никколо потер нос и принялся теребить свои нефритовые четки.
Маффео что-то проворчал себе под нос, а потом спросил, хватит ли у них провианта для лишнего рта. Марко прикинул, что если «лишним ртом» считать этого рыцаря — то скорее он и сам худо-бедно обеспечит себя провиантом.
— Значит, ты, племяш Марко, считаешь, что этому ловкому и крепкому парню можно позволить к нам присоединиться?
Марко рассмеялся:
— По-моему, уважаемый дядя, он уже к нам присоединился. Смотрите сами он уже с нами идет.
И точно. Никто не мог сказать, сколько они стояли и разговаривали. Никто не понял, когда именно они возобновили движение. И никто не знал, сколько они уже идут.
«Мэй-яо фа-цзе». Ничего не поделаешь.
Легкий на ногу, новый член отряда без видимых усилий не отставал от коней. А что до того, кто он на самом деле (хотя все вскоре привыкли звать его Хэ Янем, пользуясь последним из четырех имен), то… кто мог знать?
Наверное, только он сам.
10
И: Питание.
