Брент Уикс - Путь тени
Из груди Азота вырвалось рыдание. Он дернулся и вновь попытался отвернуться, однако хватка Дарзо была железной.
— Нет уж! Смотри! Вот что ты наделал. Она страдает из-за тебя. Ты проиграл! Всему виной твоя бездеятельность! Бездеятельности на все плевать. Она все равно что смерть. И становится смертью не через пять дней, а с самого начала. Понимаешь?
Азота начало рвать. Дарзо и теперь не отпускал его, лишь повернул его голову так, чтобы рвота не попадала на Куклу, а разжал пальцы только тогда, когда блевоты больше не было. Азот, не вытирая губ, опять взглянул на Куклу. Каждый вздох давался ей с трудом. Кровь волнами текла из ее носа, пропитывала простыни, капала на пол. Несчастная была обречена на гибель.
Азот смотрел на нее до тех пор, пока лицо не исчезло, не превратилось в одно неровное рваное пятно, заменившее собой некогда кукольные черты. Вот куски кровавой плоти раскалились перед его глазами добела и стали вплавляться ему в память, обжигая мозг. Теперь он не издавал ни звука, позволяя плодам своей нерешительности подробно запечатлеться в воображении. Картинка грозила навек остаться в точности такой, каким было испещренное глубокими ранами лицо Куклы.
Дарзо не произносил ни слова. Он больше не имел значения. Самого Азота будто тоже не стало. Мир сократился до истекающей кровью маленькой девочки на алых простынях. В Азоте вдруг что-то разрушилось, и стало трудно дышать. Какой-то частью сознания он возликовал, обрадовавшись, что раздавлен, что стал ничтожеством и обречен на вечное презрение. Ничего другого слабаки не заслуживают.
Внезапно все прекратилось. Азот моргнул и осознал, что в его глазах нет слез. Нет, сдаваться рановато. Внутренний голос шептал ему, что не все потеряно. Азот повернулся к Дарзо:
— Если спасете ее, я ваш раб. На всю жизнь.
— Неужели ты не понимаешь, мальчик? Ты проиграл. А она умирает. Ты не в силах ей помочь. Она теперь ни на что не годна. Бездомная девчонка стоит ровно столько, сколько ей платят за торговлю телом. Спасать жизнь этой крохи — жестокость. Она не скажет тебе спасибо.
— Как только я убью его, разыщу вас, — сказал Азот.
— Ты уже проиграл.
— Вы дали мне неделю. Прошло всего пять дней.
Дарзо покачал головой:
— Ночные ангелы! Впрочем, поступай, как знаешь. Однако учти: если явишься без доказательств, тебе не жить.
Азот не ответил, ибо уже шагал прочь.
Она умирала. Медленно, но умирала. Дарзо негодовал. Мучители сделали дело неряшливо и с предельной жестокостью. Очевидно, им хотелось, чтобы она осталась в живых и жила долгие-долгие годы с уродливыми шрамами на лице. Но девочка умирала. Жизнь покидала ее капля за каплей через сломанный окровавленный нос.
Дарзо не мог ей помочь и быстро это понял. Он убил бы двоих парней, охранявших ее, но подозревал, что не они изувечили девочку. Оба выглядели испуганными, сознавая свою причастность к сотворенному злу. Порядочность, до сих пор жившая в Дарзо, требовала немедленно отыскать извращенца и прикончить его, однако сначала следовало позаботиться о девочке.
Она лежала на низкой койке, в Крольчатнике, в одном из небольших домов-укрытий, принадлежавших Дарзо. Он, как мог, смыл с ее лица кровь. О целительстве Дарзо знал столько же, сколько об убийстве, — это просто приближение к границе жизни и смерти с разных сторон. Словом, Дарзо без труда определил, что тут он помочь не в состоянии. Девочку били ногами, били сильно. Она так и так умрет — если не от внешнего кровотечения, то от внутреннего.
— Жизнь бессмысленна, — сказал Дарзо. Девочка лежала, не двигаясь. — Жалка и ничего не стоит. Жизнь — сплошная боль и страдания. Лучший выход для тебя — смерть. В противном случае ты будешь уродиной. Над тобой будут смеяться. На тебя будут глазеть. Указывать пальцем. Твой вид будет нагонять ужас. Ты будешь слышать, как о тебе перешептываются, как ради собственного успокоения бормочут слова сочувствия. Ты станешь пугалом, предметом всеобщего любопытства. Тебе незачем жить.
Надо дать ей умереть. Это несправедливо, но великодушно. Несправедливо… Эта мысль мучила Дарзо, так же как мучило изуродованное лицо и хриплое дыхание девочки.
Или все-таки спасти ее? Ради мальчика. Может, с ее помощью будет легче им управлять. По мнению Мамочки К., Азот слишком добр. Потеряв подружку, он научится действовать быстро, убивать врагов прежде, чем те доберутся до него? В этот раз он слишком долго мешкал. Если Дарзо спасет девочку, Азот станет его верным подчиненным. Но как скажется на нем вечное присутствие маленькой калеки? Не станет ли она безмолвным напоминанием о промахе?
Дарзо не мог допустить, чтобы мальчик из-за ее гибели уничтожил сам себя.
Хрип придал ему решимости. Убивать ее он не станет и даже не подумает трусливо сбежать, чтобы она умерла в одиночестве. А сделает все, что в его силах, дабы спасти ее. Если девочка все же погибнет, Дарзо будет не виноват. Если выживет, он придумает, как быть с Азотом.
А кто поможет ей?
Солон смотрел в стакан на осадок паршивого, если выражаться мягко, сетского вина. Любой уважающий себя виноторговец на острове постыдился бы подавать такую дрянь даже в день рождения нелюбимого племянника. Осадок этой гадости занимал полстакана. Следовало сказать хозяину, что долго выдерживать это вино не нужно. Самое большее через год оно приходит в негодность.
Солон сделал хозяину замечание и по выражению его лица понял, что говорит об этом не в первый раз. По меньшей мере в третий.
Ну и черт с ним. В конце концов, он платил большие деньги за дурное вино, все надеясь, что после очередного стакана перестанет замечать, насколько оно ужасно. Получалось все наоборот. С каждым стаканом Солон лишь сильнее злился из-за скверного качества. Кто возит такое кошмарное вино через все Великое море? Получали ли поставщики хоть какую-нибудь прибыль?
Опуская на стол следующий серебреник, Солон вдруг понял, что торговцы наживаются за счет скучающих по родине дураков вроде него. От этой мысли или, может, от вина его затошнило. Следовало как-нибудь при случае убедить лорда Джайра вкладывать деньги в настоящие сетские вина.
Солон откинулся на спинку стула и взмахнул рукой, прося принести еще стаканчик. На других посетителей и скучающего хозяина он почти не обращал внимания. Им владела почти недопустимая жалость к самому себе, проявления которой, например, в Логане Джайре следовало нещадно искоренить. Солон проделал весь этот путь, но чего ради? Ему вспомнилась озорная улыбочка Дориана, безотказно сводившая с ума молодых девиц.
— В твоих руках судьба целого королевства, Солон.
