Андрей Легостаев - Хонсепсия
— Так вот — папа Иннокентий III на самом деле был женщиной.
Восьмой брат хитро подмигнул ему и покинул книгохранилище, оставив новичка одного с не представимой громадой услышанного. И Девятый брат понимал, что это — только начало.
Глава седьмая
После трех недель, проведенных в подземном храме, он вдруг в коридоре встретился с… Жанной.
Девушка, увидев идущих ей навстречу двух мудрецов, низко поклонилась, не сказав ни слова.
— А что она здесь делает? — спросил Девятый брат у Восьмого, с которым направлялся в дальнее книгохранилище.
— Она? — Восьмой брат оглянулся на уходящую девушку. — Наверное, пришла к Четвертому брату получить новое задание.
Девятый брат ничего не сказал.
— Если вы хотите ее, — предложил его наставник (а Восьмой брат исполнял роль наставника нового члена девятки), — или другую женщину, вы только скажите. Приведут для вас любую, можно даже двух. — Он помолчал и добавил: — Хоть дюжину.
На глубине души свернувшаяся змейка желания на мгновение подняла голову — Девятому брату очень захотелось повторить ту ночь, в пещере, именно с ней, с Жанной. Но он тут же раздавил эту похотливую змею страсти суровым каблуком воли.
— Я отныне принадлежу только Богу, — хрипло выдавил он.
— Похвально, — кивнул Восьмой брат, и они продолжили свой путь.
Глава восьмая
Все больше времени Девятый брат проводил не в книгохранилищах, напрягая единственный глаз над неровными буквами древних рукописей, не в своей уютной келье, в одиночестве размышляя о смысле жизни, а у колодца, сидя на твердом ложе и устремив взгляд туда, где в черноте скрывался великий и могучий. Он не знал — солнце сверкает снаружи, или царит глубокая ночь. Его не интересовали, присутствуют рядом другие братья или разошлись по своим делам. Он был один — он учился говорить с богом.
Он зачастую не знал — спит он или бодрствует, он впитывал в себя несказанную мудрость, истекающую из чудесного колодца и наполняющую храм. Он видел во сне — или наяву — удивительные картины бытия.
Чудесный колодец приковывал к себе взгляд, не отпускал от себя надолго — лишь по естественной нужде, да восполнить жизненные силы, и в эти минуты сердце Девятого брата изнывала от разлуки с тем, что стало для него всем.
Однажды он все же осмелился и сел на край колодца, пытаясь взглядом проникнуть на самое дно, увидеть мудрые глаза Бога. Ему, казалось, что изнутри зовут его, зовут так, что трудно не подчиняться.
Тогда завороженный мудрец перебирался на жесткое ложе и лежал на спине с открытыми глазами, но перед ними стояла все та же пустота, в которой жило все сущее.
Через год его жизни в пещере, Старший брат стал беседовать с ним — вдали от колодца, в своей келье. Девятый брат старался проникнуть в мысли Первого брата, но сам рвался обратно — к колодцу.
Мудрецы были удивлены, но и обрадованы столь тесно установившимися связями новичка с устами Бога. Но еще через год такой жизни они обеспокоились — а не сошел ли он с ума от общения с тем, кто мудрее по определению, кого надо не понимать, а принимать, принимать безоговорочно. Они стали чаще заговаривать с Младшим братом, вспоминали многочисленные случаи из практики служения Богу, пытались заинтересовать его.
Все было бесполезно.
Все свободное время Девятый брат проводил у колодца, улегшись на поребрик животом и опустив вниз голову, словно стараясь оказаться ближе к своему повелителю.
И вот однажды ночью (а может и ясным днем — в пещере вечная ночь) Четвертый брат подошел и сел на свое ложе у колодца. Девятый брат сидел на койке, поджав к подбородку ноги и обхватив их руками — взгляд его был устремлен к колодцу.
Четвертый брат хотел было заговорить с ним, как тот, совершенно неожиданно, встал и, словно сомнамбула, вытянув вперед руки, пошел к колодцу. Казалось, его единственный глаз ослеп. Он подошел к чудесному колодцу, оперся на него руками и — к ужасу Четвертого брата — нырнул головой вниз.
— Нет! — через силу прошептал мудрец; на его лбу от волнения выступила капля пота.
Он, тоже не в силах отвести взгляд от колодца, нашарил под кроватью колокольчик и что есть мочи зазвонил. Звонил, не переставая, до тех пор, пока не собрались все мудрецы.
— Что случилось, брат? — требовательно спросил старший. — Повелитель приказал тебе что-нибудь очень важное? Он требовал всех нас?
— Младший брат… — произнес свидетель самоубийства. — Повелитель забрал его к себе.
Каждый повернулся к колодцу и поклонился, шепча молитвы. Восьмой брат вздохнул, подумав, что теперь ему вновь придется искать достойнейшего претендента на вакантное место.
Часть третья. Повелитель
«Молил, чтоб смерть меня застала при тебе,
Хоть нища, но с тобой!..»
Альбий ТибуллГлава девятая
Никто из тысячелетних мудрецов никогда даже не подумал, что чудесный колодец не устремляется вниз, а вздымается вверх, выворачивая мир наизнанку.
Анри несло и несло к небесам, он предчувствовал, что преодолел некий грандиозный барьер, что он избран Богом. Он готов был потерять сознание от счастья, сердце радостно сжималась и вот-вот, казалось, разлетится вдребезги на мириады осколков…
Полет был бесконечен. Или длился считанные секунды — кто скажет?
И Анри — русский мальчик с иссиня-черными волосами, бывший пленник у половцев, бывший рыцарь, бывший монах, бывший, бывший, бывший… он увидел Бога воочию — кому это удавалось в жизни? Моисею?.. — это легенды, Анри уже знал, что нет бога, кроме Бога.
И он увидел его. Он предстал перед ним — чудесная сила вышвырнула его к подножию величественного трона. Во всяком случае, Анри трон показался величественным. Все помещение заливал яркий свет, исходивший непонятно откуда, но Анри устремил свой взор лишь на того, кто сидел на троне, вернее на его босые ступни.
— Вот ты какой… — раздался сверху скрипучий старческий голос.
Анри даже не сообразил поначалу, что слова были чужого, неизвестно ему языка, но он понял смысл сказанного — просто в голове появилось понимание и все. Трудно объяснить подобное чудо, но оно меркнет перед самим фактом того, что он у подножия трона Господня.
— Долго же пришлось тебя ждать, наследник! — слова произносились медленно, с заметным усилием.
Анри осмелился поднять глаза.
— Боже всемилостивый… — только и смог выговорить он.
На троне сидел тысячелетний старец, вид его был ужасен и при других обстоятельствах вызвал бы отвращение.
