Елена Хаецкая - Нелегал
Как ни удивительно, Моран заметил настроение своего собеседника.
— Что это с тобой? — осведомился он, забирая фотографию.
— А что со мной?
— Ты с лица как-то исказился.
— Я испугался, — признался Авденаго.
— Глупости! — возмутился Моран. — Я хотел тебя развеселить, а ты испугался.
— Может быть, таково свойство троллиного юмора — пугать, — сказал Авденаго, постепенно приходя в себя.
В конце концов, его еще не схватили и ничего дурного не произошло. Он в безопасности, и Моран купил ему гантели. Заботливый Джурич Моран.
— Да и фотография… я думаю, по такому снимку невозможно узнать человека.
— Менты как-то узнают, — задумчиво проговорил Моран. — У них по-другому устроено зрение. Особая организация взгляда, если угодно. Лично я бы тебя ни в жизнь не узнал бы. Я вообще тебя глазами не вижу.
— Как это? — поразился Авденаго.
— Так, — Моран пожевал губами. — Твою внешность я бы теперь описать уже не смог.
— Вы ведь сказали, что портрет похож!
— Нет, я сказал, что характер на портрете схвачен безупречно… Я помню, что я сказал! — рассердился Моран. — Не объясняй мне, что я сказал!
— А как это — не видеть глазами? — Авденаго решил вернуться к более безопасной теме.
— Так… Я тебя вижу по-другому. Не внешне. Воспринимаю твое присутствие. Зато ты никогда не сможешь переодеться так, чтобы я тебя не узнал, — прибавил Моран.
— Вы всех так видите? — спросил Авденаго.
— Нет.
— А со мной… когда это началось?
— С тех пор, как я пролил твою кровь, — ответил Моран Джурич.
* * *Авденаго остановился перед раскрытой дверью, не решаясь переступить порог. Моран Джурич настойчиво подталкивал его в спину. В последний раз Авденаго обернулся, увидел прихожую с зеркалом и тремя дверями, из которых одна была фальшивая.
— Иди, иди, — подбадривал его Джурич Моран.
Авденаго зажмурился, затаил дыхание и выбрался на лестничную площадку.
— Видишь? — проговорил Моран. (Авденаго открыл глаза и кивнул). — Ничего не произошло. Ничего страшного. Ты покинул убежище. Только на время. Ты в любое мгновение можешь вернуться.
Авденаго молчал.
— Пойми, — сказал Моран убедительно и прижал кулаки к груди, — страх — спасительное чувство, но, как и любая эмоция, он обязан знать свое место. Если страх занимает главенствующее положение в жизни человека, человек неизбежно деградирует. Превращается в суслика.
Авденаго уставился на него и впервые за несколько месяцев их знакомства увидел, как Моран краснеет.
— «Суслик» — образное выражение, — сердито объяснил Джурич Моран. — Я имел в виду абстрактное понятие, отображающее образ пугливой и ничтожной твари.
— Да, это я, — сказал Авденаго. — Пугливое и ничтожное животное. Вы меня просто как живого сейчас описали!
— Ты не животное.
— Да?
— А ты злопамятен, — с горечью констатировал Моран. — Ну хорошо, я называл тебя неблагодарной скотиной и грязным животным, но из этого еще не следует, что ты должен действительно быть таковым. Или сусликом.
— Да? — снова переспросил Авденаго.
— Да! И кольцо, которое мы раздобыли, не такое уж дрянное. Ты ведь все еще носишь его? Оно тебе нравится?
— Я ношу его, потому что вы так приказали.
— А Джурич Моран, между прочим, ничего просто так не приказывает! У всех моих приказаний есть глубокий потаенный смысл! И имей в виду, что любое кольцо может оказаться артефактом, даже самое простое, без бриллиантов. В общем, ты можешь отправиться в путешествие по соседней квартире. Я все устроил. На улицу выходить пока что весьма опасно, на этот счет я тоже наводил справки.
— Как? — тихо спросил Авденаго.
Моран помялся и ответил:
— Ну, я позвонил — из уличного автомата, кстати, — в отделение милиции и спросил, интересует ли их информация о Балашове. Они сперва передавали трубку — то дежурному, то секретарю, то еще какому-то… а потом один как закричит: «Где эта сволочь?» Ну, я бросил телефон…
Авденаго скрипнул зубами.
— Вот я и решил, что тебе лучше на улицу пока не выходить, — невозмутимо продолжал Моран. — Однако от долгого сидения на месте у людей твоей комплекции образуется застой в крови. Я наводил справки. Поэтому я устроил так, что теперь ты можешь свободно гулять по соседней квартире. Она достаточно большая. Там даже на велосипедах катаются, правда, только дети. Но если хочешь, я и для тебя могу велосипед устроить.
— Нет! — сказал Авденаго. Он ненавидел Морана Джурича, кольцо стискивало его палец, как будто хотело раздробить косточку.
— Самокат? — быстро сменил предложение Моран.
— Нет… — Авденаго понял, что теряет силы. Спорить с Мораном было по-прежнему бесполезно.
— Ну не мяч-батут, правда? — на всякий случай уточнил Моран.
— Какой еще батут? — не понял Авденаго.
— Последнее увлечение здешних детей, — объяснил Моран. — Здоровенный надувной мяч. Садишься сверху и подскакиваешь. Подо мной разорвался, — прибавил он. — Но я тяжелый. Все тролли тяжелые.
— Я не понимаю, — сказал Авденаго, — как это я буду гулять по чужой квартире?
— Там столько жильцов, что на лишнего человека никто и внимания не обратит. И входные двери там никогда не запираются. Очень удобно. Иди, а когда нагуляешься — возвращайся. Я картошки куплю, — прибавил Моран. — Жареной картошки сегодня хочется. Потом почистишь и приготовишь.
И Авденаго нерешительно пробрался в длинный коммунальный коридор.
Он прошел через кухню, похожую на ту, что имелась в квартире Морана. Только у Морана квартира подвергалась перепланировке, когда из одной коммунальной делали несколько отдельных, поэтому и кухня у него была несколько усеченная, треть от прежней; здесь же все оставалось как в прежние времена, огромное.
Повсюду сновали люди. Наверное, на улице они выглядели иначе. Наверное, покидая пределы квартиры, они переодевались: приличное пальто, куртка, шапка, сапоги… или там платья и брючные костюмы. И прохожие с обычным в таких случаях безразличием видели только пристойную одежду, не давая себе труда заглянуть в лица, в эти бледные пятна с провалами глазниц, ртов и носов. Может быть, у них и для лиц имелась специальная одежда, нечто вроде масок с обычным выражением: кисловатая питерская полуулыбка, рассеянный взгляд.
Но у себя дома эти люди не церемонились и представали в своем истинном обличье: в лохмотьях дряхлых халатов, в расползающихся шлепанцах на плоских ногах, в трениках и тельниках, в бесформенных футболках. Без лиц, без фигур. Сплошная клубящаяся тайна, внутри которой — то ли есть спрятанная личность, то ли нет ее.
