Анна Московкина - Исток
То, что сказал колдун, слышала вся площадь, и вся площадь видела, как Рон залился багрянцем ярости и унижения. Но менять приговор с повешения на четвертование было поздно.
— Вздернуть его как последнего разбойника!
И верно, чаще колдунов сжигали на кострах, но подобного бы не потерпела Инесса, даже будь Майорин трижды виновен.
Колдун послушно, но как-то неловко влез на колоду, палач накинул ему на шею веревку.
Сворн рядом скрипнул сжатыми зубами.
— Привести приговор в исполнение.
Палач занес ногу для удара.
— Сейчас.
Кивок, парень поднял руку, сложил пальцы.
Колода вылетела из-под ног колдуна.
— Давай! — Может, я закричала. Не знаю.
— Сил не хватает, — почти простонал парень. — Она зачарованная.
Ну и бес с ним, пронеслось в голове. Я схватила его за руку и отчаянно захотела, чтобы исток наполнил эту впадинку. Наполнил его силой, насколько возможно.
Время остановилось, горячая волна пробежала по телу, устремилась в руку. Майорин начал хрипеть.
Исток рванулся в вспотевшего от натуги чародея, Сворн закусил губу, из-под белых зубов потекла тонкая струйка крови.
Ищущие опоры ноги безрезультатно царапали воздух.
Еще чуть-чуть. Что такое поглощающий магию асбест, когда рядом исток. Исток, заполняющий любые впадины, любые трещины. Вода точит камень, лава — плавит.
Веревка лопнула.
— Что за леший! — крикнул Рон. Майорин завалился на спину, закашлялся. — Что за леший?
Помост доставал мне до пояса, я пролезла вперед, расталкивая людей. Наместник поднял с земли три коротких отреза добротной конопляной веревки с асбестовым желтым отливом. Удара было четыре.
Один наш, а чьи остальные?
— Признаю эту казнь недействительной и противной богам. Кто решится оспорить? — Люди повернули головы. По огороженному проходу, где четверть часа назад шел колдун, будто танцуя, двигался неизвестный эльф.
— Кто посмеет оспорить мои права? — Наместник, кажется, был с ним знаком. Потому что багрянец сменила белизна. — Кто меня не знает? Я глава личной охраны государя Велмании Редрина Филина Алимарн Яриний. Кто оспорит мои слова?
— Никто, милсдарь, — еле разлепляя губы, прошептал Рон.
Народ подался назад, кто-то торопился покинуть площадь.
Хотя эльф не пугал ни лицом, ни оружием. Наоборот, он был картинно красив, особенно в гневе. Нервно раздувались ноздри точеного носа, негодующе скривились красиво очерченные губы, метали молнии синие глаза, отливали золотом коротко остриженные волосы. Мало кто в Велмании не слышал о нем, и мало кто слышал хорошее. Яриний славился жесткостью, граничащей с жестокостью. Но, надо признать, при его главенстве при дворе царил устрашающий порядок, а Яриний обладал почти безграничной властью. Он снял веревку с колдуна, легко перерезал путы на руках ножом и помог тому подняться. Майорин сощурил глаза, но ничего не сказал.
— Наместник Рон, уверены ли вы, что поединок был нечестным?
— Уверен! — не сдался наместник.
— Предлагаю вам поединок, я и смотрящий проследим за честностью боя. — Глава охраны государя повернулся к Ральеру. Маг странно завалился набок, силясь удержаться на ногах, хватаясь слабеющей рукой за ближайшего ратника.
— Отец! — крикнул Сворн, он метнулся к помосту, расталкивая людей, я побежала за ним. Парень легко вспрыгнул на невысокое сооружение, но меня кто-то дернул за юбку. Давешний мужик наступил на подол и выказывал мне недостающие зубы. Сворн уже бухнулся на колени перед отцом. Пальцы распутали узел на поясе, я отбросила заботливо вышитую дочерью Ральера одежку и взлетела за спутником. Зря Карин отговаривала меня поддеть под юбку штаны, послушайся я — сверкала бы голыми ногами.
— Что с ним? — Я не знала, к кому кидаться. К Майорину, который не очень-то твердо стоит на ногах и осторожно трогает посиневшую шею, или к Ральеру…
— Мертв. — Яриний еще не приблизился, но уже знал, будто чуя смерть.
Колдун слабо улыбнулся, я подошла к Сворну, сидевшему у тела отца, положила руку на плечо.
— Отец. Как же так? — прошептал парень.
Яриний наклонился над Ральером. Дотронулся до артерии на шее.
— Сердце остановилось. Отложим поединок.
— Нет. — Сворн выпрямился, сбросил мою руку. — Не надо откладывать. Я буду смотрящим.
— Ты? — удивился Рон. — Мальчишка?
— Я маг, — холодно произнес парень. — Сомневаешься?
Народ одобрительно заголосил, Сворна они знали хорошо и пареньку доверяли. Последний год звали чаще его, а даже если не его, то приходил все равно он.
Рон не посмел идти против толпы:
— Хорошо. Назначаю тебя новым смотрящим. Но без одобрения Инессы…
— Я одобряю, — хрипло прошелестел Майорин. — Как представитель Инессы.
Наместник нервно дернулся, шагнул ближе к ратникам, но те как завороженные смотрели на Яриния.
Для поединка освободили пятачок на площади, народ оживился, опомнились торговцы. Поединок пришелся людям по нраву больше, чем казнь. Тут и исход неизвестен, и ставки сделать можно, и поболеть за приглянувшегося героя. Смерть смотрящего несколько омрачила души, но не настолько, чтобы позабыть подколоть дружка и собутыльника глупой ставкой или излишним волнением.
Сворн стоял в первом ряду рядом с Яринием. Тот кивнул поединщикам, мужчины обнажили мечи.
Два блестящих на солнце лезвия зависли в воздухе, чтобы встретиться с равнодушным звоном. Какое-то время они примеривались друг к другу, кружа в медленном, будто ленивом, танце. Хорошим воином был Рон, хорошим мечником. Он оценивал колдуна, постепенно ускоряя атаки. Колдун больше отбивался, не торопясь нападать, но и выпады отражал один за другим.
Понятно, почему в прошлый раз некоторым показалось, что колдун воспользовался магией. Стоило Рону перестать осторожничать и рассматривать противника, как то же перестал делать колдун. Мелькнула серебристая молния меча, рассекая воздух. Мелькнула вторая… Как давешняя гроза метали бойцы молнии.
Первая россыпь алых бусин осталась на одежде наблюдающих за боем людей. Рон облегченно вздохнул — достал. Колдун этого и ждал.
Голова наместника покатилась к быстро отступающей толпе.
— Колдовал ли я? — прошептал Майорин.
— Нет. Это был честный бой, — громко сказал Яриний и уже тише ратникам: — Уберите здесь.
Ратники как во сне подошли к нему, готовые подчиняться приказам.
Майорин оперся на меч, вытер взмокший лоб и хмуро посмотрел на меня:
— Я же велел тебе уехать…
Ральера хоронили на рассвете, но поспать ночью мне не удалось. В доме смотрящего бушевало неприкрытое черное горе. Пахло настоем валерьяны, пустырником. Громко, навзрыд ревела старшая дочь, тоненько пищала младшая. Сворн же всю ночь сидел с матерью, которая за эту ночь превратилась в старуху. Карин не плакала, она лежала, отвернувшись к стене, и молчала, закусив бескровные губы.
