Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — король
Он кивнул лордам, я не успел вспикнуть, как меня подхватили сильные руки и с веселыми воплями понесли к дверям. Там уже распахнули во всю ширь и держат, даже ветер не захлопнет, лица у всех восторженные и ликующие, еще бы, здесь моя армия, а в остальных зданиях и флигелях все же завоеванные и покоренные, хотя официально значатся нашими союзниками.
В залах и коридорах возбужденные голоса, мимо меня проплывают факелы на стенах, впереди крики «Дорогу, дорогу!», и наконец внесли в главный зал и торжественно усадили на твердое сиденье золотого трона, где сравнительно недавно Мунтвиг принимал послов и покоренных королей.
Я весело и с любопытством оглядел всех, жадной толпой столпившихся у трона, как сказал или скажет поэт, моих верных соратников и сподвижников, боевых друзей, с которыми делили ночь у костров, трудные походы, победы и немногие, но горькие поражения.
Клемент наклонился к моему уху и сказал доверительно:
— За Максом и Норбертом уже послали.
— Они все еще в лагере? — изумился я.
— Нет, — ответил он, — но там бывают чаще, чем здесь. Ваше высочество, если вы уже насиделись… может быть, сперва отдохнете в своих покоях? А вечером изволите провести большой прием.
Я внимательно посмотрел на его суровое лицо с резкими чертами, где почти нет морщин, а только резкие ущелья боевых шрамов.
— Герцог, — сказал я, — вы растете быстро.
— Ваше высочество, — возразил он, — всю зиму сидеть взаперти во дворце! Поневоле станешь галантерейным.
— А-а, — сказал я, — понял. Но вы правы, я посмотрел на ваши рожи, теперь все свободны, как и я.
— Вас проводить?
Я отмахнулся.
— Можете, хотя это неважно.
— Вечером прием будет здесь же?
— Да, — согласился я. — А пока войду в курс дел, какие дрова и сколько наломали без меня.
Он поклонился, как и другие, а я вскочил и бодрым шагом, сюзерен должен быть всегда бодр и алертен, отправился через заднюю дверь по узкому коридору, где на каждом шагу наши гвардейцы, в свои покои.
Вообще-то, знай я заранее, что король Леопольд вернется на трон, я не стал бы разорять его дворец, хотя на самом деле экспроприировал не так уж много, разве что казну выгреб до последней монетки да королевскую сокровищницу опустошил наполовину, но не зверствовал, а всю коллекционную золотую и серебряную посуду велел выставить на столы, драгоценные статуи из редких пород дерева и украшенные драгоценными камнями выставил у входа на лестницы, в залы, в длинных коридорах, особенно украсил большой холл, через который проходит больше всего народу.
Думаю, королю Леопольду пришлось скрепя сердце оставить все, как есть, иначе возникли бы разговоры о щедрости принца Ричарда и скупости короля.
Еще, уверен, ему пришлось оставить и даже скрепить своей королевской печатью и подписью ряд новых и весьма неординарных законов, которые я издал и ввел в употребление по королевству. На самом деле их составили городской старшина Генгаузгуза Рэджил Роденберри, Гангер Хельфенштейн, советник короля Леопольда, а также лорд Раймонд Меммингем, в прошлом казначей королевства и лорд-хранитель большой печати, а сейчас, похоже, вернувший себе все посты.
Составили после тщательнейшего обдумывания еще пять лет тому, якобы подавали королю Леопольду, но тот отверг, признав слишком радикальными, но сейчас вот они уже распространены по стране, и хотя прошло совсем немного времени, королю трудно будет отказаться.
Это как от кодекса Наполеона и его законов пытались отказаться пришедшие ему на смену короли, однако и законы вошли в быт, и орден Почетного легиона, и даже «Марсельеза» стала государственным гимном, а все великие свершения королей ушли на свалку.
Гвардейцы у входа заулыбались, но с мест сдвинуться не решились, даже не шелохнулись, а слуга в одежде моих цветов услужливо распахнул обе створки.
Я перешагнул порог, остановился, осматриваясь. Обстановка разительно поменялась, куда-то исчезла дурная помпезность, золото стен прикрыто гобеленами и коврами, вместо роскошнейших и весьма неудобных кресел с прямыми спинками теперь легкие стулья с удобно загнутыми спинками, а под ногами только твердая поверхность дорогих пород дерева, никаких ковров с толстым ворсом, что собирают всю пыль и грязь.
— Ну ладно, — пробормотал я.
За спиной послышался мягкий и в то же время ироничный голос:
— Уверен, вам понравится.
Я буркнул, не оглядываясь:
— Граф, не дерзите. Мне это, конечно же, нравится, но именно потому и весьма не нравится!
Он вошел и встал рядом, а за нами с едва слышным стуком захлопнулись двери.
— Еще бы, — сказал он так мирно, что захотелось его вдарить, — такие перестановки… да еще в личном кабинете, какой мужчина позволит так над собой издеваться?
— Кто велел? — спросил я хмуро.
Он ответил с некоторым удивлением:
— Принцесса…
И хотя во дворце четыре принцессы, но по тому, как произнес, понятно, речь не просто о принцессах, подумаешь, их как воробьев, а о Принцессе, что может быть только единственной, неповторимой, а такая у нас только Аскланделла.
Я уточнил, чувствуя, как внутри начинают подниматься злость и оскорбленное самолюбие:
— Она отдавала эти указы… и еще всякие разные, от моего имени?
Он запнулся, по лбу пошли морщины, углубились, а брови сдвинулись и стали как бы мохнатее.
— Да нет… такого не помню.
— Тогда почему исполняли?
Он посмотрел на меня с подчеркнутым испугом, словно я поджег церковь.
— Но ведь принцесса…
— Так это чужая принцесса! — сказал я с нажимом. — Чужая!
Он распахнул рот, огромный, как у пеликана, как он так умеет, даже не представляю, в цирк бы его, а не вице-канцлеры.
— Правда? А мы все думали, ваша…
— Нет у меня никакой принцессы, — отрезал я. — Нет! Я сам принцесса!.. Никто меня не перепринцессит!.. Ладно, граф, садитесь и признавайтесь во всем.
Он тяжело вздохнул, сел в то кресло, на какое я указал, и сказал робко:
— Может быть, сразу послать за стражей с цепями?
— Я вас сам закую, — пообещал я.
— Ваше высочество, такая честь… Я лучше сам себя, я же простой граф. Хотел бы проще, да некуда.
Я опустился в кресло и сказал властно:
— Итак, начинайте исповедь.
— Всю?
— Да! А я посмотрю, чтобы глазки не бегали.
— Ваше высочество, — ответил он с укором, — я уже почти научился, подобно вам, врать прямо в глаза и не отводить взгляда. Нет уж, чтобы вызнавать всю правду, есть такое зелье… Я заказал у местных знахарей. Два кувшина заготовил на будущее!
