Константин Жемер - Тибетский лабиринт (новая версия)
Герман весьма доброжелательно поздоровался с симпатичным старичком и начал неуклюже благодарить за костюм и прочую прекрасную одежду.
– Ай, молодой человек, не надо мне делать конфуз. Или вы полагаете, что я не знаю, как я шью? Чтобы вы знали, я знаю, как я шью! Марк, внучек, прекрати отрывать руку, она нужна дедушке, чтобы драть тебя за уши. Лучше познакомься с дядей, это – целый профессор! Зовут его Герман Иванович Крыжановский.
Юный Марк оглядел Германа с ног до головы, и уверенно заявил:
– Никакой вы не профессор, а шпион!
– Какой ещё шпион?! – опешил Герман.
– А такой, о котором в «Пионерской правде» писали, – авторитетно пояснил Марк. – Украинские пионеры играли в футбол на опушке леса, когда заметили странного старика, пробирающегося в направлении Н-ской воинской части. Ребята проявили бдительность, проследили за дедом и заметили у него пистолет. Об этом они сообщили, куда надо. Оказался не дед, а фашистский шпион.
– А во мне что есть странного? – поинтересовался Крыжановский.
– Много чего! Во-первых, на карточке, которая вставлена в окошко чемодана – инициалы «Л.Б.», что не соответствует вашим. Во-вторых, трость вы почему-то несёте в руке, а не опираетесь на неё при ходьбе. Спрашивается, зачем в таком случае нужна трость? Не для того ли, чтобы походить на профессора, которым вы на самом деле не являетесь?
– О, Марк-Марк, несносный ребёнок! Что ты такое городишь! – возмутился Ефим Израилевич. – И трость, и чемодан профессору вчера при мне подарил один очень хороший и добрый человек!
– Ты сам это видел, дедушка? – прищурился мальчик.
– Вот этими вот глазами!
– Тогда ладно, но всё равно – бдительность лишней не бывает.
– Ох, уж мне эта бдительность, – заохал Ефим Израилевич. – Вы только представьте, что этот мальчик устроил пару месяцев назад! Чтобы вы знали, этот мальчик отказался носить зажим для пионерского галстука, и с тех пор так-таки его не носит.
– Правильно, в символике зажима враги нарочно запрятали профиль Троцкого, букву «З», означающую Зиновьева и фашистскую свастику. У нас в школе никто теперь зажимы не носит[35], – как само собой разумеющееся, объявил Марк.
– А галстук?! Разве не помнишь, как рассматривал его под лупой, пытаясь и там найти свастику? – съехидничал старик.
– С галстуком всё в порядке, но, как я уже говорил, бдительность лишней не бывает, – отрезал внук и внезапным резким движением сумел вырваться от дедушки. В следующий миг мальчик нырнул в толпу и затерялся среди шумного пионерского племени.
– Весьма одарённый ребёнок, – уважительно заявил Герман. – Прямо скажем – не по годам одарённый...
– Что есть – то есть, – с гордостью согласился Линакер. – Но эту бы одарённость да применить в портняжном деле, так нет же! Марк хочет стать не портным, а всенепременно следователем. А кому, спросите вы, я в таком случае передам своё искусство, когда меня не станет? Кто будет обшивать всю Москву? Так я вам скажу, что вся Москва будет ходить-таки голая! Неужели это и будет то светлое будущее, которого добиваются большевики?…
Старик понял, что сболтнул лишнего и испуганно прикрыл рот рукой.
– Да вы ничего такого не сказали, – успокоил Герман, – к тому же, я обострённой бдительностью не страдаю.
– Язык мой – враг мой, – виновато сказал Линакер. – Иногда ляпает то, что я совсем не думаю и даже то, чего я совсем не знаю! А вы – очень порядочный молодой человек, я рад, что мой костюм носит такой порядочный молодой человек! А раз вы такой порядочный молодой человек, то не откажите старику в просьбе – присмотрите в дороге за Марком. Он же мой единственный внук. Сын с невесткой – партийные работники, и наотрез отказываются иметь ещё детей, будто это может помешать их работе! Вот почему я берегу Марка как зеницу ока, но, с другой стороны, он же должен повидать мир. Так как же, я вас спрашиваю, было не уговорить товарища Берия, чтобы мальчика включили в заграничную делегацию? Но там, в Германии, этот их ужасный Гитлер, вы же знаете, как он относится к евреям! Словом, я вас попрошу…
Конечно, Крыжановский не мог отказать славному старичку и с лёгким сердцем согласился выполнить ни к чему не обязывающую и совершенно необременительную просьбу. Где было знать, что пройдёт совсем немного времени, и придётся глубоко пожалеть не только об опрометчивом согласии, но и вообще о том, что перед посадкой в поезд решил подойти к Линакеру и его внуку.
При входе в тамбур четвёртого вагона, кроме обязательной проводницы, обосновалась фигура в штатском. Человек очень внимательно просмотрел документы профессора, после чего посторонился со словами:
– У вас отдельное купе, товарищ.
«Лаврентий Павлович побеспокоился обо всём, – с благодарностью подумал Герман. – Наверняка отдельное купе предоставлено для того, чтобы в дороге ничто не мешало готовить доклад».
Внутри вагона оказалось совсем немного народу – до отправления оставалось ещё с полчаса, оттого пассажиры не спешили занимать места, предпочитая общество провожающих – благо, в таковых недостатка не ощущалось. Герман прошёл в купе, первым делом избавился от карточки с инициалами Лаврентия Берия, затем снял верхнюю одежду, выложил из чемодана нехитрые пожитки, что могли пригодиться в дороге, и вышел в коридор покурить. Происходящее за окном заставило его насторожиться. На перроне, перед входом в четвёртый вагон, выстроился пионерский отряд: при полной экипировке, с горнами и барабаном – примерно человек двадцать. В первой шеренге находился одарённый внук старого Линакера, который занимался тем, что хвастался биноклем соседу слева. Тут в поле зрения появилась дородная, лишённая всякой женственности пионервожатая с пачкой документов, каковые она, очевидно, перед тем показывала человеку в штатском. Голосом, неотличимым от мужского, женщина гаркнула:
– Отряд, внимание! Войдя в вагон, никому места без команды не занимать, всем построиться в коридоре! Справа по одному на вход – бегом марш!
В следующий момент профессор Крыжановский вынужден был поспешно и не без ущерба для чувства собственного достоинства ретироваться в купе, потому что от входа стремительно понеслась орущая и визжащая красногалстучная лавина, каковая в одночасье разрушила карточный домик, выстроенный из чаяний приятного путешествия и надежд на спокойную подготовку доклада. Профессор поспешно задвинул дверь, но это помогло лишь отчасти – из коридора продолжали доноситься шум и гам – очевидно, все пионеры говорили одновременно, и было неясно, кто же в таком случае является слушателем. Казалось, в мире нет такой силы, которая могла бы перебороть столь неудержимый молодой задор, но так лишь казалось, пока не послышался перекрывающий всё паровозный гудок. Вернее, Крыжановский решил, что слышит паровозный гудок, а на самом деле это оказался крик пионервожатой:
![Андрей Васильев - Снисхождение. Том первый [СИ]](/uploads/posts/books/271277/271277.jpg)