Константин Жемер - Тибетский лабиринт (новая версия)
– А если немцы мне вообще ничего интересного и секретного не предложат, а просто поставят преподавать в университете? – поинтересовался Герман.
– Очень может быть, – пожал плечами Наумов. – В этом случае вы сможете, на выбор, либо остаться дальше в Германии, став одним из наших агентов-нелегалов, либо… вернуться домой.
Интонация, с которой разведчик произнёс окончание фразы, Крыжановскому отчего-то не понравилась.
– Но это – в случае неудачи, – немедленно поправился Наумов. – Надеяться же следует на иную перспективу, а именно на то, что соответствующее предложение всё-таки последует – ведь не зря же вами так интересуются. Тогда необходимо превратиться в губку и впитать в себя максимальное количество информации. Нас интересует всё: цели организации Аненербе, её задачи, достижения.
– Скажите, товарищ Наумов, а почему нельзя внедрить профессионального, так сказать, шпиона, ведь я со своей неопытностью могу провалить всё дело?
При слове «шпион» Наумов скривился, как от зубной боли, но всё же пояснил:
– Безусловно, у нас есть хорошие агенты, но нет ни одного, который бы хоть немного разбирался во всех этих шамбалах – мандалах. Вас же отрекомендовали как видного эксперта по восточной чертовщине. Кроме того, сложилась уникальная ситуация: немцы сами прислали приглашение – грех не воспользоваться. Следовательно, вам и карты в руки. Оказавшись на той стороне, вы всё время будете находиться под опекой наших людей. В нужный момент к вам подойдут и назовут пароль.
– Какой?
– Это узнаете от товарища Берия. Такие вещи он всегда оговаривает лично.
– Что правда – то правда! – послышался голос Лаврентия Павловича. Нарком стоял в дверном проёме. В точно таком же халате как выдали Герману, он теперь смотрелся не конторщиком, а совсем-таки гоголем и орлом. – Но это подождёт до вечера, а сейчас нам с товарищем Наумовым нужно немного поспать для восстановления остроты ума, так сказать. А вы, уважаемый профессор, наслаждайтесь последним спокойным днём – последним днём на Родине. Поверьте на слово, ТАМ всё это будете вспоминать с ностальгией.
Когда Крыжановский ушёл, Лаврентий Павлович спросил у Наумова:
– Как тебе показался наш червячок?
– Разрешите честно?
– Валяй!
– По мне, так лучше не засылать дилетанта, а, наоборот, выкрасть какого-нибудь фашистского учёного из Аненербе и задать интересующие нас вопросы. Оно вернее выйдет…
– Наум-Наум, – сокрушённо ввздохнул Берия, – скажешь тоже – «выкрасть»! Ты совсем не учитываешь того обстоятельства, что после Кутепова и Миллера[33] подобные действия всё равно как визитная карточка советской разведки. Сам знаешь – в нынешней политической ситуации мы заинтересованы в хороших отношениях с этой сволочью – Гитлером, и никак не имеем права допустить дипломатического скандала. Я уже не говорю про то, что после похищения немцы наверняка примут меры, чтобы минимизировать нам выгоду от полученной таким способом информации. Зато профессор Крыжановский – фактор, не укладывающийся ни в одну схему, а значит…
– …Значит, немцы, которые привыкли мыслить сугубо схематически, «заглотят» нашего «червячка» по самое «не хочу», – запальчиво поддержал Наумов.
– …Молодец, Наумчик, ай, молодец! – обрадовался Лаврентий Павлович, – хорошо соображаешь! А если ещё выспишься – совсем гениальный станешь, почти такой же, как товарищ Берия. А товарищ Берия такой гениальный знаешь почему? Нет? Потому что он – менгрел. Знаешь, что такое менгрел?...
…Герман выходит на застеклённую веранду и садится к столу ужинать. За огромными окнами притих обширный сад. Деревья ещё голые, в надвигающихся сумерках лишь кое-где видны зелёные крапинки раскрывшихся почек, да верба радует мохнатыми «котиками», каковые живо заставляют вспомнить о грядущем празднике Входа Господня в Иерусалим[34] – празднике детства.
«На какое он в этом году выпадает число? Стыдно, сын священника, а ведь запамятовал, как правильно высчитать дату. И предшествующий празднику Великий пост не соблюдал ни разу за последние двадцать лет – со смерти отца».
Между тем надвигающаяся ночь непреклонно вступает в свои права и укрывает сумраком прекрасный уголок дачного Подмосковья. Профессор с сожалением отворачивается от окна и встречается взглядом с Зиной, которая, как и положено вышколенной прислуге, незаметно оказалась в самом необходимом месте в самое необходимое время.
– Давайте, я включу иллюминацию, – предлагает женщина и щёлкает выключателем. Сад немедленно озаряется светом десятков электрических лампочек, которыми, как оказалось, увешаны деревья. И в этом, отвоёванном у тьмы, пространстве становится видна процессия, шествующая по боковой дорожке к дому. То возвращаются Ефим Израилевич Линакер с подручными. Перед собой портные несут вывешенные на «плечиках» вещи, до времени сокрытые холщовыми чехлами. Картина напоминает Первомайскую демонстрацию, когда трудящиеся столь же торжественно идут с воздетыми над головой портретами вождей Советского государства.
Попытку Крыжановского завладеть принесённой одеждой Линакер встретил в высочайшей степени недовольно. Старик по-совиному затряс головой и категорическим отказался снимать чехлы не в присутствии «дорогого Лаврентия Павловича».
– Молодой человек! Как можно? Вы где-нибудь видели, чтобы, когда вводят в строй электростанцию, резали ленточку без начальства и не при стечении народа? Или чтобы пароход спускали на воду украдкой? А театральную премьеру разве станут давать одному зрителю? Нет? Так не морочьте голову, она и так замороченная по самое темечко. Так имейте терпение подождать. Так сядьте и поешьте. Так-таки и мы можем составить вам компанию и что-нибудь скушать, а то с самого утра не имели маковой росинки.
Как тут возразишь? Вскоре четыре человека с аппетитом ужинали, запивая яства солнечной «Хванчкарой». За этим занятием их и застали поднявшиеся с постелей Берия с Наумовым, каковые с охотой присоединились к пирующей компании.
Когда ужин закончился, и пришло время снимать чехлы с одежды, непрестанно балагуривший за столом Ефим Израилевич сделался невероятно серьёзен и даже трагичен. С выражением лица, перенятым не иначе как у самого Чарли Чаплина, старик явил присутствующим темно-серую костюмную пару, чуть светлее – плащ, две рубашки, столько же галстуков и мягкую фетровую шляпу. Тут же он спохватился и закричал:
– А туфли? Лёня, где туфли?
– Ой, мастер, я их в машине забыл, – испуганно захлопал глазами самый молодой из троицы портных, которому, впрочем, на вид стукнуло никак не меньше сорока.
![Андрей Васильев - Снисхождение. Том первый [СИ]](/uploads/posts/books/271277/271277.jpg)