Патрик Ротфусс - Имя ветра
Хронист снова принял важный вид:
— Три дня — это достаточно необычно. Но опять же… — Важность постепенно утекала из него. — Опять же. — Он махнул рукой, будто признавая бессилие и бесполезность слов. — Вы ведь Квоут!
Человек, называвший себя Коутом, взглянул на него поверх бутылок. На его губах играла широкая улыбка. В глазах играла искра. Он казался выше.
— Да уж, не кто-нибудь, — сказал Квоут, и его голос прозвенел металлом.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О НАЧАЛАХ И ИМЕНАХ ВСЕХ ВЕЩЕЙ
В трактир «Путеводный камень» лился солнечный свет — ласкающий, свежий, очень подходящий для любых начинаний. Он скользнул по лицу мельника, запускавшего водяное колесо. Осветил горн, который снова разжигал кузнец после четырех дней работы по холодному металлу. Огладил тяжеловозов, запряженных в фургоны, и лезвия серпов, остро поблескивающих и готовых к работе.
Внутри «Путеводного камня» свет упал на лицо Хрониста и высветил чистую страницу, ожидающую начала истории. Свет перетек через стойку, выпустил тысячи крошечных радужных начал из цветных бутылей и вскарабкался по стене к мечу, словно ища одно — последнее — начало.
Но когда луч коснулся меча, ничего не изменилось. Свет, отразившийся от клинка, был тусклым, выхолощенным и старым как мир. Глядя на него, Хронист прочувствовал всеми фибрами: пусть сейчас и самое начало дня, но на дворе уже поздняя осень и становится все холоднее. Меч светился знанием, что рассвет — очень маленькое начало по сравнению с концом сезона и концом года.
Хронист с трудом оторвал взгляд от меча, услышав, что Квоут задал какой-то вопрос, но не разобрав, какой именно.
— Прошу прощения?
— Как обычно люди поступают со своими историями? — повторил Квоут.
Хронист пожал плечами:
— Большинство просто рассказывают, что помнят. Позже я располагаю события в нужном порядке, удаляю лишнее, проясняю, упрощаю и все такое.
Квоут нахмурился:
— Я не думаю, что это подойдет.
Хронист смущенно улыбнулся:
— Рассказчики все разные. Они предпочитают, чтобы их истории оставались без изменений, но хотят также заинтриговать публику. Я обычно слушаю, а записываю позже. У меня почти абсолютная память.
— Почти мне не подходит. — Квоут прижал палец к губам. — Как быстро ты можешь писать?
Хронист понимающе улыбнулся:
— Быстрее, чем человек может говорить.
Квоут поднял бровь:
— Хотел бы я посмотреть на это.
Хронист открыл свой пенал и извлек оттуда пачку тонкой белой бумаги и бутылочку чернил. Аккуратно все разложив, он обмакнул перо в чернильницу и выжидающе посмотрел на Квоута.
Квоут наклонился вперед и быстро заговорил:
— Я. Мы. Он. Она. Я был. Он был. Они будут. — Перо Хрониста плясало и чиркало по бумаге, а Квоут наблюдал за ним. — Я, Хронист, здесь признаюсь, что не умею ни читать, ни писать. Ленивый. Непочтительный. Болтун. Кварц. Лак. Эгголиант. Лин та Лу сорен хеа. «В Фаэтоне вдова молодая жила, в добродетели твердая, ровно скала. И призналась она, что желаньем больна…» — Квоут наклонился еще сильнее, наблюдая, как пишет Хронист. — Интересно… Ладно, можешь остановиться.
Хронист снова улыбнулся и вытер перо тряпочкой. На листе перед ним красовалась единственная строчка непонятных символов.
— Какой-то шифр? — вслух восхитился Квоут. — Очень аккуратно сделано. Могу поспорить, ты не много страниц портишь.
Он повернул листок к себе, чтобы лучше рассмотреть запись.
— Я никогда не порчу страницы, — самодовольно заявил Хронист.
Квоут кивнул, не отрывая взгляда от листа.
— А что значит «эгголиант»? — поинтересовался Хронист.
— Хм! Да ничего. Я его придумал. Хотел посмотреть, запнешься ли ты на незнакомом слове. — Он потянулся и придвинул стул поближе к Хронисту. — Как только ты покажешь мне, как это читать, мы можем начинать.
На лице Хрониста нарисовалось глубокое сомнение.
— Это очень сложно… — начал он, но, видя, что Квоут нахмурился, вздохнул: — Я попробую.
Хронист набрал побольше воздуха и начал писать символы в строчку, рассказывая:
— В речи мы используем около пятидесяти различных звуков. Я присвоил каждому из них символ, состоящий из одной или двух черт. Все логично устроено. Я могу, пожалуй, записать даже язык, которого не понимаю. — Он ткнул пером: — Это различные гласные звуки.
— Все вертикальные линии, — сказал Квоут, внимательно глядя на страницу.
Хронист запнулся, выбитый из колеи.
— Ну… да.
— Тогда согласные будут горизонтальными? И будут сочетаться вот так? — Взяв перо, Квоут сделал несколько собственных линий на странице. — Умно. Получается не больше двух-трех на слово.
Хронист молча наблюдал за Квоутом, тот ничего не замечал, погрузившись в рисование.
— Если это «она», тогда это должны быть звуки «а». — Он показал на группу черточек, написанных Хронистом. «А, ай, аэ, ау». Значит, эти — «о», — кивнул сам себе Квоут и вложил перо в руку Хрониста. — Покажи теперь согласные.
Хронист ошеломленно записал согласные, называя их. Через минуту Квоут взял перо и стал писать сам, попросив потерявшего дар речи Хрониста поправить, если он ошибется.
Хронист смотрел и слушал, как Квоут исписывает лист. От начала до конца весь процесс занял около пятнадцати минут. Квоут не сделал ни одной ошибки.
— Чрезвычайно эффективная система, — одобрил Квоут. — Очень логичная. Ты сам ее разработал?
Хронист долго молчал, глядя на ряды значков на листе. Наконец, не отвечая Квоуту, он спросил:
— Вы действительно выучили темью за один день?
Квоут чуть улыбнулся:
— Это старая история. Я почти уж и забыл. На самом деле это заняло полтора дня. Полтора дня без сна. А почему ты спрашиваешь?
— Я слышал об этом в Университете. И никогда не верил. — Хронист посмотрел на страницу, исписанную его шифром — но аккуратным почерком Квоута. — Всю?
— Ну конечно же нет, — раздраженно отмахнулся Квоут. — Только часть. Довольно большую часть, если быть точным, но я не верю, что можно узнать все о чем бы то ни было — особенно о языке.
Он потер руки:
— Ну, ты готов?
Хронист потряс головой, пытаясь прийти в себя от изумления, положил перед собой новый лист бумаги и кивнул.
Квоут поднял руку, чтобы Хронист не записывал, и заговорил:
— Я никогда не рассказывал эту историю раньше и сомневаюсь, что расскажу еще хоть раз. — Он наклонился вперед в своем кресле. — Прежде чем мы начнем, ты должен запомнить, что я из эдема руэ. Мы рассказывали истории еще до того, как сгорела Калуптена. Раньше, чем появились книги. Раньше, чем появилась музыка. Когда зажегся первый огонь, мы, руэ, сидели вкруг него, сочиняя в мерцающем свете легенды.
