Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
Дочка орала от боли, но не выдавала своего любовника. У отца рука уже начала болеть, когда Улька наконец-то замолчала, потеряв сознание. Низ спины, ягодицы и бедра ее превратились в сплошную кровоточащую рану.
Яков обернулся к жене, которая очухалась и пыталась встать с пола:
– Каждый день буду бить, пока не признается. Так и передай ей.
Стегнув еще раз жену по голове, он вышел из горницы.
А Никита Голопуз быстро собрал свои вещи и, не позавтракав, заспешил в Путивль. Проходя мимо лучшего в селе колодца, увидел, как бабы пробуют на вкус воду, брезгливо сплевывают ее и выливают из ведер набранную.
– Какая вонючая стала! – пожаловалась одна баба. – И цвет розовый!
– Наверное, падаль кто-то кинул, – высказала догадку другая.
– Нет, это наказание нам за убийство попа Лазаря, – сообщила третья.
– И стены в церкви слезиться смолой перестали, – рассказала четвертая. – Не к добру это!
Бабы дружно перекрестились.
– Почистить колодец надо, – подсказал Никита Голопуз, но не сообщил, почему.
– Иди отсюда, окаянный! – прикрикнула на него первая баба, мать испорченной им девки. – С тех пор, как ты здесь появился, у нас один беды!
– Беды на голову с языка валятся! – весело отрезал столяр.
Портя девок, он не меньшее удовольствие получал, выслушивая проклятия их матерей.
Когда бабы заругались на него все вместе, заглушая друг друга, Голопуз радостно захохотал. Возле дома тиуна Никита взялся за узелок с сердцем ласточки, чтобы зазноба выбежала к нему попрощаться.
Ульку только что мать и брат перенесли с пола на лавку. Она лежала на животе, почти беззвучно стонала сорванным голосом и всхлипывала. Рада была бы попрощаться Николаем, но чуть пошевелилась и вскрикнула от боли.
– Потрепи, моя милая, – увещевала мать. – Сейчас я мазью помажу, боль сразу снимет. – Она побежала в кладовую за мазью.
– Да, здорово он тебя отстегал… – сказал Савка, похотливо глядя на окровавленные ягодицы сестры. Вид крови и его возбуждал, от желания даже ноздри затрепетали.
– Грешили вдвоем, а отвечать мне одной! – всхлипывая, прошептала Улька.
– Такова бабья доля, – сдерживая улыбку, сказал брат и вышел из комнаты – от греха подальше.
8
В Пасхальную ночь ведьма пришла к соборной церкви. Нарочно немного опоздала, чтобы ей не хватило места внутри. По большим праздникам князь Владимир ходил в соборную церковь. Вместе с ним приходили думные бояре, лучшие дружинники, а также все, желающие показаться князю или посмотреть на него. Была здесь и Евдокия Кривая. Она пришла заранее, чтобы занять место поближе к князю, но дружинники оттеснили ее в угол у входа. Ведьме внутри церкви делать было нечего. Она стояла на площади, слушала перезвон дивного колокола, который плакал детским голосом, и делала вид, будто молится. После окончания всенощной, когда народ начал расходиться, она стала так, чтобы князь Владимир прошел мимо нее. Его сопровождали бояре и дружинники, которые бесцеремонно расталкивали людей. Один из них якобы случайно так двинул Дуньку Кривую, что она еле устояла на ногах. Дружинник сделал это явно не спроста. Зато на ведьму никто из них не обратил внимания. Она проскользнула между боярами, окружавшими князя Владимира, и перегородила ему дорогу.
– Христос воскрес! – произнесла ведьма, улыбаясь с невинной скромностью.
– Воистину воскрес! – ответил Владимир и остановился похристосоваться: хоть и князь, а обычай велит.
Когда губы ведьмы коснулись его правой щеки, князь легонько дернулся. Из губ женщины как бы перекатился в него огненный шарик, который стремительно упал из головы в низ живота и лопнул там, вызвав миг блаженной истомы. К поцелую в левую щеку он приготовился, но все равно дернулся, когда лопнул второй огненный шарик. Третьему поцелую он отдался расслабленный и не отпускал ведьму, пока воевода Олекса Паук – сорокасемилетний мужчина со шрамом, наискось разделившим нос, а на щеке скрытом под густой темно-русой бородой, – не закашлял многозначительно.
С трудом отпав от ведьмы, князь несколько раз зевнув ртом, как выброшенная на берег рыба. Когда пришел в себя, первым делом спросил:
– Тебя как зовут?
– Меня не зовут, я сама прихожу! – легкомысленно ответила ведьма. Она радовалась, что князь отравился ею, теперь не скоро выздоровеет.
– Ну, так приходи на разговение, – пригласил Владимир, пытаясь заглянуть ей в глаза.
– А не прогонишь? – лукаво спросила она, пряча глаза, чтобы князь не увидел в них свое перевернутое изображение и не понял, что имеет дело с ведьмой.
– Конечно, нет! – горячо заверил Владимир. – Ты будешь первой гостьей!
– Может, и приду! – ведьма звонко засмеялась, проскользнула между боярами и дружинниками и растворилась в толпе.
Князь Владимир погнался за ней, но сразу потерял из виду.
– Кто такая? – спросил князь Олексу Паука.
– Черт ее знает! – почесав бороду, ответил воевода, хотя знал не хуже черта.
– Завтра обязательно разыщи ее, – потребовал Владимир Игоревич.
– Поищем – почему не поискать?! – согласился воевода Паук. Он знал, что князь забывает данные им поручения быстрее, чем подчиненные соберутся их выполнить.
Евдокия Кривая сумела протолкаться между дружинниками и, оказавшись сбоку от князя, произнесла:
– Христос воскрес!
Но Владимир все еще смотрел в ту сторону, куда ушла ведьма. Он дотронулся кончиками пальцев до левой щеки, потом – до правой. В тех местах, где ведьма касалась губами, чувствовался легкий зуб, как в недавно заживших ранках.
– Вот это да! – вымолвил он и, не замечая никого и ничего вокруг, пошел в свой терем.
Вместо князя ответил девушке воевода, большой шутник:
– Воистину воскрес!
Он поцеловал ее два раза в щеки, а третий – в губы. Присосался надолго, потому что ему вместо князя досталась заговоренная Акимовной соль. С того дня все его мысли были об Евдокие Кривой. Он уже подумывал, как избавиться от старой жены.
Дуня возмущенно оттолкнула Олексу Паука и покраснела, но не столько от стыда и обиды на воеводу, сколько от возмущения, что князь не обратил на нее внимания. А ведь только недавно клялся в любви, обещал жениться. Она не знала, что Акимовна, наговаривая соль, позабыла о вынутом княжьем следе, который перепекся и треснул. Точно так же перепеклась и треснула любовь князя.
– Ты смотри, какая стыдливая стала! Прямо, как честная девица! – бросил один из дружинников и тоже полез к ней христосоваться.
Воевода ревниво отшвырнул самого прыткого от девушки. Остальные дружинники все поняли и расступились, давая ей дорогу. Евдокия закрыла рдеющее лицо руками и, натыкаясь на людей, побежала к воротам, ведущим к посаду. Смех дружинников еще долго преследовал ее.
