Елена Первушина - Умри, ведьма!
Десси, как и полагается ведьме, почуяла ее страх и спросила, не оборачиваясь:
— Ну что, хочешь в город?
— Угу.
— Вот, давно бы так-то. Ладно, теперь жди до завтра. Утром выведу на дорогу.
Радка не знала, верить сестре или нет.
* * *Солнечный свет оставался лишь на вершинах деревьев, когда Десси с Радкой добрались до четырех невысоких холмов, стоящих в густом ельнике. Потом ночь выплеснулась из-под корней, затопила лес, и ближний холм беззвучно прорезала широкая черная трещина, а Радка вновь услышала невнятный голос флейты. На звук они и пошли. У самого входа в холм Десси сняла с пояса нож и воткнула лезвием в землю, после чего, не колеблясь, нырнула в черный проем. Радка — за ней.
— Ты пауков не боишься? — спросила вдруг Десси.
— Нет, а что?
— Сыклюк.
— Что?
Забрезжил голубоватый свет, и Радка отчаянно взвизгнула. Пауков она действительно не боялась. Пауков, а не восьминогих тварей размером с ладонь, с синими фонариками на спине.
Впрочем, страх мгновенно прошел — слишком удивительным было все вокруг: зеленые занавеси, расшитые мерцающими золотыми крапинками ковры с диковинными цветами, игрушечные тарелочки, кубки, медные котелки, в беспорядке разбросанные по полу маленькие, сплошь покрытые резьбой скамейки и кресла, тонкие, как паутинка, разноцветные плащи, втоптанные в пол. И повсюду — какие-то синие лужицы, будто крошечные озерца.
— Н-да, дожили, — вздохнула Десси. — Это что ж получается, кто-то на Холм напал и всех Добрых Хозяев перебил? Хоть глазам своим не верь!
* * *Во втором зале они нашли тот же разгром. Только стол и переломанные скамьи были побольше — обычных человеческих размеров. От дверей к стене тянулась неровная бурая полоса. Десси опустилась на корточки, заглянула под стол. Ничего. Но тут Радка снова «порхнула» — взвизгнула, отпрыгнула назад, едва не уронив сестрицу лицом на пол.
— Сдурела? — грозно спросила Десси.
— Там…
Одна из занавесей внизу, у самого пола, едва заметно шевелилась.
Десси раскидала поломанную мебель. Отдернула зеленый шелк.
За занавесью в темной луже лежал человек. Десси перевернула его на спину. Он упал мягко, как тряпичная кукла.
— Доигрался, Дудочник, — сказала Десси мрачно.
Радка подошла поближе. Сперва ей показалось, что раненый — ее однолеток. По росту, по сложению выходило так. Потом увидела, что руки у него старые, жилистые, кожа вся в складках. С левой ладони скатилась и застучала по полу маленькая черная дудка. От куртки и рубахи остались кровавые лохмотья, живот был располосован накрест, и от раны пахло как от давно не чищенного коровника.
— Ох, задница шеламская, и давно ты тут лежишь? — проворчала Десси.
И словно в ответ на ее слова раненый сощурился и медленно открыл глаза. И тут Радке вовсе стало тошно от страха. Глаза были желтые, звериные.
— Же-е-ен-щи-на, — выдохнул он с усилием, но лицо даже не перекосилось. — Тебя… только… не… хватало… Найди… мужчин… кого… нибудь… Пусть… добьют…
— Обождешь, — сердито ответила Десси. — Добить я тебя сама добью. Если надо будет. Обожди пока. Ты всерьез решил уйти, Дудочник?
— Отступи… — попросил раненый. — На… шаг… отступи… Лица… не… вижу.
— Дионисия я. Ведьма из Гертова Городка. Посмертница Клаймова. Не помнишь небось?
— А… Рыжая… привет. Ты… то… здесь… что?
— Обожди, — повторила Десси. — Не морочь голову. Ты мне вот что скажи: ты умирать сейчас хочешь или на потом отложишь?
— Нет… если… можешь… сейчас… не… хочу. У… меня… опять… сорвалось… все.
— Ладно, лежи тихонько. — Десси обернулась к Радке. — А крови ты не боишься?
— Нет… не очень.
— Ладно. Тогда возьми у этих бегунков фонарь и посвети мне. А то они больно мельтешат.
Радка с опаской шагнула к пауку, но тот покорно замер и позволил снять со спины фонарик. Радка вернулась к Десси. На живот Дудочника она по-прежнему пыталась не смотреть.
Десси сжала правую руку в кулак, потом раскрыла, и на ее ладони заплясал язычок бурого пламени. Десси подула на него, покрутила между пальцев, скатала в шарик.
Потом сняла пояс, протянула Дудочнику и велела:
— Закуси-ка. Сам знаешь, сейчас и тебе больно будет.
И, крепко зажав коленями его ноги, пустила шарик гулять по вспоротому животу.
Сразу же запахло свежей кровью. Будто в давно не чищенном коровнике резали поросенка.
Дудочник помянул недоученных костоправов и каких-то еще врачей-убийц и кровавых маньячек.
Десси и бровью не повела — так и катала шарик по животу, что-то напевая под нос. Радка сунулась послушать заклинание — любопытно ведь! — но услыхала только старую-престарую песенку про пьяного мельника:
— Он с третьего раза в ворота попал,
В ворота попал.
И долго в конюшне хомут целовал,
Хомут целовал.
Там, где прошелся шарик, сами собой отваливались присохшие кровавые струпья, кожа розовела. Набухала, на краях ран выступала кровавая роса, а сами края тянулись друг к другу, как губы влюбленных.
Десси задула огненный шарик, вытерла краем занавеси пот со лба Дудочника, полюбовалась на дело рук своих и вздохнула:
— Ох, придется ведь на тебя нижнюю юбку изводить.
Разорвала юбку на полосы, перевязала Дудочников живот и разрешила наконец Радке опустить фонарь.
— Ночевали вы где? — спросила она у Дудочника.
Тот указал на одну из дверей. За нею обнаружилась спальня — семь грубых, на скорую руку сколоченных топчанов. За занавеской — восьмой.
— Сойдет, — кивнула Десси и велела Радке: — Сдирай со стен ковры. Грабить так грабить.
Из ковров и занавесей они соорудили на двух топчанах какое-то подобие постели. Перетащили туда Дудочника.
— А ты не больно худой, — заметила Десси. — Есть в чем душе держаться.
— Мы тоже тут ночевать будем? — спросила Радка.
— Может быть. Только… можно и получше место поискать. Пошли-ка!
И, не слушая возражений, Десси потащила сестру вглубь холма.
Они изрядно поплутали по темным залам и галереям, пока не остановились перед высокой дверью, покрытой серебряными узорами. Эта дверь тоже вела в спальню — но в какую! Высокий сводчатый потолок, мохнатые ковры, в которых тонули ноги, лампы, вспыхнувшие золотистым светом, едва гостьи переступили порог. И огромное, размером со все восемь топчанов, ложе посреди спальни. На зеленом с золотыми крапинками пологе были вышиты две серебряные короны.
— Ну вот видишь! — сказала Десси удовлетворенно. — Будем спать на королевской постели. Однако у этих малюток губа была не дура. Они тут, видно, по ночам в прятки играли.
