Александр Бушков - Колдунья-беглянка
Ольге стало неприятно, и она, снизившись так, что висела теперь над их головами аршинах в трех, не более, набрала побольше воздуха и заорала противнейшим голосом базарной торговки, хриплым и визгливым:
– Вы что это творите, холера вам в бок?! Да я вас к квартальному сволоку! Вон он, вон он! Матвей Иваныч, сюда пожалуйте, тут шалят!
На всех, кто находился внизу – и на грабителей, и на ограбленного, – это произвело действие поистине ошеломляющее, и они замерли в нелепейших позах.
Имитация чужих голосов и самых разнообразных звуков даже для начинающей колдуньи была нехитрым делом, поскольку это умение как раз и входило в состав «наследства». Ольга, воспроизведя точное подобие сухого деревянного перелива трещоток, какими были снабжены ночные сторожа и будочники, испустила якобы доносившиеся с разных сторон мужские крики:
– Вот они, вот они! Слева заходи, Пантелей Провыч, чтоб не ушли! Сейчас я их, иродов, представлю куда надлежит, а там и розгами для начала…
Звуковая картина, что скрывать, была весьма правдоподобной – особенно для тех, кто слыхом не слыхивал о существовании молодых колдуний, носившихся над городом ночной порой. Долго стараться не пришлось, у грабителей страсть к сохранению вольности превозмогла испуг, и они, побросав награбленное, припустили в разные стороны, громко охая и даже поскуливая в страхе. Ограбленный растерянно остался стоять, озираясь и, конечно же, не усматривая вокруг никакой спасительной подмоги.
Еще более снизившись, Ольга рявкнула пропитым голосом пожилого полицейского унтера:
– Что стоишь, раззява? Хватай вещички и беги подобру-поздорову, покуда они не вернулись!
Подействовало. Незадачливый прохожий сгреб в охапку свое платье, подхватил брошенные главарем ценности и помчался куда глаза глядят. За него можно было не беспокоиться – свое Ольга сделала, а там уж как ему повезет, не до дому же за ручку провожать… Пожалуй, это все же доброе дело, а? Авось где-нибудь и зачтется…
Поднявшись выше, она, ускоряя полет, направилась к центру города и вскоре пролетала уже над Кунсткамерой. Раскинувшаяся внизу панорама города изменилась: уличных фонарей горело в не в пример больше, светились там и сям окна, иные изливали прямо-таки потоки света – в богатых особняках, несмотря на позднее время, продолжались балы и здания, освещенные изнутри, демонстрировали картины пышности и великолепия. Ольга пролетала мимо, не ощущая ни малейшей зависти, – Петербургские балы для нее уже стали привычными.
Нужный дом она отыскала исключительно с помощью чутья. Медленно опустившисьсь пониже крыши, Ольга подлетела к окну интересующего ее человека, присутствие которого почувствовала по некоему, говоря обычным языком, ореолу, и провела сверху вниз сложенными лодочкой ладонями. Створки высокого окна с явственным скрипом растворились. Ольга, паря в воздухе горизонтально, вплыла внутрь, одним движением пальца затворила за собой окно и, извернувшись, прочно встала на обе ноги.
Господин флигель-адъютант Вистенгоф, особа, пользующаяся благорасположением императора, безмятежно посапывал в полном одиночестве, лежа на спине.
Бесшумно приблизившись к постели, Ольга простерла руки над головой спящего и зашептала:
– Спи-усни, спи-усни, водой текучей, ленивой тучей, плывущей неспешно, песком, струящимся тихо, заклинаю…
Она помаленьку проникала в сознание спящего, полностью устанавливая над ним власть, подчиняя, перестраивая его сны, как театральные декорации…
Результат сказался очень быстро: спокойное, безразличное лицо спящего изменилось, на нем расплылась глуповатая, блаженная улыбка. И было от чего: адъютант сейчас шагал по опушке благолепного, красивого леса, залитой солнцем, усыпанной разноцветными яркими ягодами, калейдоскопически пестрыми цветами – большей частью совершенно фантазийными, не имевшими аналогов в земной флоре. Адъютанту было покойно, хорошо, даже умилительно…
Там, во сне, Ольга вышла ему навстречу – с распущенными волосами и обаятельнейшей улыбкой, с венком из ромашек на голове, в просторном платье из прозрачной тончайшей ткани, способном свести с ума мужчину что во сне, что наяву. Судя по обалдело-восторженному лицу адъютанта, он проникся должным образом. Полное впечатление: если бы сон зависел исключительно от него, он стал бы чертовски предприимчив – но этим театром распоряжалась Ольга, а потому адъютант вопреки собственным побуждениям так и остался стоять по колено в цветах. Ольга вернула ему толику самостоятельности – и он чуточку растерянно пробормотал:
– Кто ты, красавица?
Бывает порой, что человек даже во сне прекрасно осознает, что видит сон. Но Ольга создала у адъютанта полную иллюзию другого состояния: когда всему происходящему во сне веришь, как доподлинной реальности.
Подойдя вплотную и обворожительно улыбаясь, она прошептала чарующим голосом:
– Я – здешняя лесная фея, милый Мишель. Я обитаю под сенью безмятежно шумящих крон, среди многоцветья радуг, преломляющихся в каплях утренней росы… Пища моя – нектар из чашечек цветков, а занятие мое – любовь…
И произнесла еще несколько подобных высокопарных фраз из безнадежно устаревших романов прошлого века, решив, что изрядной долей старинной, ныне смешной вычурности действия не испортишь. В конце концов, кто сказал, что явившаяся во сне фея не имеет права изъясняться в духе романов, умилявших наших прабабушек?
Распоряжаясь каплей предоставленной ему свободы, господин адъютант во сне повел себя довольно решительно: не вступая в куртуазные разговоры, без лишних церемоний сграбастал Ольгу в объятия и принялся вольничать руками обстоятельно и недвусмысленно. Какое-то время она не сопротивлялась, охваченная озорной мыслью: а что будет, если ему не препятствовать? На что это будет похоже во сне?
Но вовремя вспомнила, что явилась сюда не развлекаться, и вновь взяла руководство происходящим в свои руки, то есть решительно высвободилась из дерзких объятий и, взяв адъютанта за руку, заставила опуститься в высокую траву. Грациозно прилегла рядом, опираясь на локоть, обволакивая собеседника лучезарным, пленительным взглядом.
– Милый Мишель, – проворковала она, – я вам буду принадлежать нынче же… Но давайте сначала поговорим. Я беспокоюсь за вас, мой рыцарь… Да-да, от меня мало что можно утаить. Мне достоверно известно, что завтра вам предстоит нелегкая миссия…
– Пустяки, право, – сказал Вистенгоф с бахвальством, наверняка свойственным ему и наяву, поскольку сон не более чем продолжение и отражение яви. – Всего один удар кинжалом, который навсегда освободит империю от тирана…
![Александр Белогоров - Большая книга ужасов. 18 : Черный фотограф. Бунт марионеток [повести]](/uploads/posts/books/276968/276968.jpg)
