Лорел Гамильтон - Поцелуй теней
И как только коснулась его рук – пропала. Мы снова целовались, хотя я не собиралась этого делать. И чем больше мы целовались, тем больше мне хотелось поцелуя, будто он только разогревал эту жажду.
Я снова бросилась назад на кровать, закрыла лицо руками.
– Нет!
Теперь я уже знала, что это: Слезы Бранвэйн, Радость Авейли, Пот Фергюса. На одну ночь эта штука может заставить человека полюбить сидхе. Она даже из сидхе может сделать сексуального раба или рабыню, если у этого сидхе не будет доступа к другому сидхе. А ни один фейри, как бы ни был одарен и силен, не может сравниться с сидхе – так говорят. И никогда не забудешь прикосновения сидхе. Можешь пытаться прогнать мечты о сияющей коже и глазах как расплавленные драгоценности, о волосах до лодыжек, упавших на твое тело. Но всегда в тебе будет желание, как у алкоголика, который не может выпить рюмку, чтобы не пробудить жажду, неутолимую уже никогда.
Я завопила – громко, протяжно, без слов. Есть такой побочный эффект у Слез Бранвэйн: никакой гламор против них не устоит, потому что не устоит против них сосредоточенность. И я ощутила, как утекает мой гламор, ощутила собственную кожу так, будто все тело сделало глубокий вдох.
Опустила руки и посмотрела в зеркало на потолке. Глаза горели трехцветными драгоценными камнями. Внешние края радужек стали расплавленным золотом, дальше круг нефритовой зелени и наконец изумрудный огонь вокруг зрачка. Рот стал переливами алого: остатки помады и естественный цвет губ. Кожа так побелела, что переливалась как лучшая из жемчужин. И снова из нее исходил свет, как от занавеса, за которым горит свеча. Красно-черная масса волос переливалась разливом темной крови. Если бы они были просто черными, я стала бы похожей на Белоснежку, вырезанную из самоцветов.
Это была не просто я без гламора. Это была я, когда надо мной была моя сила, когда магия парила в воздухе.
– Бог мой, ты – сидхе! – ахнул он.
Я повернулась к нему своими пылающими глазами, ожидая увидеть страх, но увидела лишь приятное удивление.
– Он говорил, что ты придешь, если мы будем верны, если будем истинно верить, и вот она – ты!
– Кто сказал, что я приду?
– Принцесса сидхе для пира наслаждений!
В его голосе было благоговение, но руки уже залезли мне под платье, пальцы просунулись под резинку трусиков. Я схватила его за руку и другой дала ему пощечину. Да такую, что пятерня осталась у него на лице. Все необходимые доказательства мы уже получили, чтобы засадить его за решетку. Больше играть мне не надо было. Энергию Слез Бранвэйн можно перенаправить с секса на насилие – так по крайней мере говорят при Неблагом Дворе. И я постараюсь. Очень постараюсь.
Если бы он дал мне сдачи, это могло бы помочь, но он этого не сделал. Он рухнул на меня, придавив мое тело к кровати. Лежал он так низко, что лицо его пришлось вровень с моим. На миг я заглянула в его глаза и там прочла то же мучительное, желание, которое ощущала в своих. Слезы Бранвэйн – штука обоюдоострая. Нельзя применять их для соблазна и не соблазниться самому.
Он тихо пискнул горлом и поцеловал меня. Я впилась в его рот, одной рукой схватившись за резинку собранных в хвост волос, и сдернула ее прочь, рассыпав эти волосы вокруг себя шелковой вуалью. Я погрузила в его волосы руки, захватила две горсти волос и держала крепко, исследуя его рот.
Его свободная рука полезла к моей груди через вырез платья, но рука не пролезала, и тогда он рванул ткань, и я дернулась от силы, с которой разорвалось платье, и его рука оказалась у меня в лифчике.
От этого прикосновения у меня судорожно дернулась голова, рот освободился от его губ. Вдруг передо мной оказалось одно из зеркал на дальней стене. Только через несколько секунд я сообразила, что что-то тут не так. Отчасти это было отвлечение – Алистер целовал меня в шею, опускаясь ниже. А отчасти это была чья-то чужая магия. Кто-то сильный не хотел, чтобы я знала, что за мной наблюдают: зеркала были пусты, как бельма слепого. Я посмотрела вверх, на зеркало в потолке, – и там было пусто, будто ни меня, ни Алистера здесь не было.
И тут я ощутила чары – как большую сосущую рану, вызывающую мою силу на поверхность, пока она не стала сочиться из пор моей кожи, вверх, вверх, к зеркальной поверхности. Что бы это ни было, оно питалось моей силой, как парапсихическая пиявка. Сосало силу медленно, будто через соломинку. И я сделала единственное, что мне пришло в голову: я ударила силой в горло этих чар, пропихнула, как при насильственном кормлении. Этого там не ждали, и магия содрогнулась. В зеркале появился силуэт, но это не был ни Алистер, ни я. Силуэт был высок, худ, одет в серый плащ с капюшоном, полностью скрывающий тело. Но плащ был иллюзией, за которой прятался колдун на той стороне заклинания. А каждую иллюзию можно сорвать.
Губы Алистера нежно сомкнулись на моей груди, и концентрация моя разлетелась. Я смотрела, как он всасывает ртом мой сосок. Будто этот рот прочертил горячую линию точно от соска к паху. У меня из горла вырвался стон, я стала извиваться под его прикосновением. Еще какому-то кусочку сознания отвратительно было, что этот человек может вызвать такую реакцию моего тела, но все мое остальное существо превратилось в нервные окончания и жаждущую плоть. Я погружалась в Слезы Бранвэйн, тонула в них. Скоро не останется мыслей, одни только ощущения. Я не могла думать, чтобы зачерпнуть силы. Могла только обонять, ощущать вкус корицы, ванили и секса. Этот секс, это мучительное желание я обернула разумом и толкнула навстречу заклинанию. Плащ взметнулся, и на миг я почти увидела, кто за ним, но Алистер встал на колени и закрыл мне вид.
Он стянул с себя трусы, у меня перехватило дыхание – не потому, что так это было красиво, а просто от чистого желания. Будто мое тело увидело средство от всех бед. Не знаю, было тут дело в том, что я увидела его голым, или в силе, которую я бросила навстречу заклинанию, но я почувствовала, что я – это снова я. Трепещущая от нимфомании я, но так все же лучше.
Я села. Платье спереди было разорвано, лифчик стянут вниз, груди обнажились.
– Нет, Алистер, нет. Этого мы делать не будем.
Пузырьки энергии пролились над кроватью, покрыв мое тело гусиной кожей. Алистер глянул вверх, будто увидел что-то, чего не видела я, и сказал:
– Но ты говорил: использовать только немножко. Избыток сведет ее с ума.
Он внимательно прислушался. Я ничего не услышала.
То, что было в зеркале, пряталось только от меня, не от Алистера.
Он открыл флакон. Я успела только сказать "Нет!" и поднять руку, будто закрываясь от удара. Он плеснул на меня маслом. Как будто огромная жидкая рука меня коснулась. Я не могла шевельнуться, ничего не могла, только кричать. Он полил маслом мое тело спереди, сверху вниз. Оно пропитало платье, намочило кожу. Алистер поднял мне юбку, и я не могла его остановить – я застыла, ошеломленная. Он полил маслом атлас моих трусиков, и я свалилась назад, выгибая спину, впиваясь руками в простыни. Кожа будто распухала, растягиваясь изнутри желанием, которое сузило мир, и в нем осталось только желание, чтобы меня трогали, держали, имели. И не важно кто. Заклинанию было все равно, и мне тоже. Я раскрыла объятия склонившемуся надо мной голому мужчине. Он свалился на меня; я чувствовала, как напряженная тяжесть уперлась в атлас трусиков. И этот кусок материи был совершенно лишним. Я хотела, чтобы он вошел в меня, хотела так, как никогда ничего не хотела.
