Марина Ефиминюк - Ловец Душ
– Садись! – приказал мне Николай, передавая поводья. – И только попробуй пискнуть, придушу!
Глядя в его перекошенное лицо, я посчитала за благо смолчать и быстро забраться на лошадь, только повернулась к ведьме, все ещё сидящей в ледяной грязи. Глаза её горели зелёным колдовским огнём, а над головой светился тонкий, едва заметный зеленоватый венок. Она не говорила в голос, лишь шевельнула губами:
– Будьте порчены все!
Неожиданно пахнуло жасмином, и что-то подобно плётке хлестнуло меня по лицу, даже голова мотнулась, а щеку обожгло. От страха пересохло горло, и заслезились глаза. Я отвернулась и пришпорила лошадь, догоняя своих попутчиков.
Похоже, нас только что прокляли!
Утро мы встретили в пути, измученные бессонной ночью и тяжёлой дорогой. Я широко зевала и едва оправлялась с дремотой, веки с каждой минутой становились все тяжелее, и держать глаза открытыми стало совершенно невозможно. Сон наваливался, не боясь ни утренней прохлады, ни болезненно ноющей щеки. Савков хмуро следил за бесконечной дорожной колеёй, доверху наполненной мутной водой. Лу откровенно похрапывал в седле, голова с нахлобученной огромной шляпой качалась в такт спокойному ходу лошадки, а длинная шпага била по её каурому боку.
– Ты, Коленька, – я широко зевнула, надеясь, что разговор поможет перебороть сонливость, – я смотрю, в конокрады прописался. Одобряю.
В общем, конечно, можно было поговорить о погоде и музыке, благо в институте для благородных девиц на трех языках светские беседы научили поддерживать, но отчего-то душа хотела скандала. Желательно с дракой. По личному опыту знаю, ничто так не бодрит, как чужая ярость.
Но Носков, боже мой, Савков на диверсию не поддался, упрямо молчал и не отрывался от созерцания живописных комьев грязи на обочине.
– Глянь, Колюша, – не унималась я, – сначала мой кошель, потом вот и коней стырил для нас. Глядишь, через пару дней мы с тобой какой-нибудь банк обчистим. А что? Во Вьюжном есть замечательный банк, его держит Роман Менщиков. Хотя нет, Дед (так его кличут) – мужик лихой, за такие проказы может и поломать, – прицокнула я, едва сдерживая смех.
– Если ты сейчас же не заткнёшься, – прошипел Савков, – я сам тебя поломаю.
– Ох, а я думала ты спишь, – протянула я, усмехаясь. – Конечно, ты, наверное, спокойно спишь, и тебя не мучают кошмары. Ты же у нас чистенький и беленький сундук с секретами. Этакая шкатулка с двойным дном, под крышкой бриллиант, а что под бриллиантом? Какую гнилушку прячешь, а? – я покосилась на попутчика.
Тот невесело хмыкнул:
– Дура. Что с тебя взять, как брехливая собака: тявкаешь, тявкаешь, а для чего и на кого? Сама не понимаешь.
В это время Лу хрюкнул особенно громко, подавился, дёрнулся и наконец-то выпрямился.
– Куда мы приехали? – пробормотал он, едва шевеля языком.
– Это тебя надо спросить. Ты же у нас проводник, – набросилась я на него и действительно почувствовала себя лающей шавкой.
Впереди под горкой замаячила застава. Высокая полосатая будка с промокшим окским знаменем на шпиле. Несколько больших бараков-казарм, конюшня. По открытому двору мелькали стражи в зелёных плащах с красными нашивками, выделяющими Заокский стражий предел. Там же стояли арестованные подводы торгового каравана. Вокруг них словно ворон; кружил начальник заставы, за ним по пятам следовал мальчик-служка. Картинка до слез повторяла ту, что мы видели на мосту-переезде.
– Надо свернуть, – скомандовал Савков. – Наверняка уже наводку получили из Малиновки. Остановят – не отбрешемся.
С тракта мы свернули на узкую просёлочную дорогу. Пересекли поле и через пять минут скрылись и лесу. Казалось, минули опасность, но тут из-за поворота выехал ночной патруль. От них за версту воняло заговорёнными мечами, через седельные сумки пробивался магический свет призм-заклятий. Разъехаться с отрядом на узкой дорожке мы никак не могли, пришлось поспешно потесниться к обочине. Стражи, не ожидавшие встретить путников в такой ранний час, вмиг очнулись, как один выпрямили спины и напустили на себя вид хмурой решительности.
Главный, с одутловатым недовольным лицом, впился в нас острым взглядом. Я опустила голову, делая вид, что рассматриваю колючку у себя на портах.
– Грамоты предъявите, – без вступлений потребовал он сиплым голосом.
Лу заволновался, его руки на секунду судорожно сжали поводья, даже костяшки пальцев побелели. Пока он лез в сумку, в разговор вступил Савков:
– Мы заблудились, – простужено прохрипел он, – пытаемся к Вьюжному выехать, а куда – не поймём.
– Так вам надо на основной тракт. – Казалось, главный успокоился, из взгляда улетучилась насторожённость. – Туда, – он ткнул толстым пальцем в обратном направлении.
– Спасибо, – кивнула я, стараясь не поднимать на него глаз.
В этот же момент я услышала, как рядом с ухом всколыхнулся воздух. Я резко уклонилась, срезанная наточенным лезвием лёгкая золотистая прядь моих волос плавно опускалась на землю. Главный захрипел и стал заваливаться вбок, под его прижатыми к левому плечу пальцами растекалось алое пятно. Обернувшись, я увидела, как на бледных щеках Лу выступили красные пятна, а глаза загорелись тёмным густым пламенем.
Он наотмашь рубил тонкой блестящей шпагой с окровавленным остриём. Савков шарахнулся в сторону, едва удержавшись в седле. Я резко прижалась к лошадиной гриве и впила каблуки в мягкие бока кобылы. Онемевшие стражи в одно мгновение пришли в себя и с ругательствами оголили мечи. Главный медленно падал ниц, грязный сапог с налипшей на подошву коричневатой глиной застрял в стремени. Тяжёлое тело с вывернутой ногой нелепо опрокинулось в лужу, глаза закатились, приоткрывая мутно-розоватое глазное яблоко. Его кобылка, испуганная шумом и металлическим звоном оружия, сначала медленно, а потом все быстрее пошла по дороге вниз к тракту.
Я пришпорила свою уставшую лошадь, та, хрипя, перешла на галоп. По бокам замелькали белоснежные стволы берёз и голые кусты. Под копытами взмывала вверх листва, грязно-коричневым облаком ложилась обратно на землю. В висках стучала кровь, глаза не видели ничего: ни колеи, развороченной тонкими колёсами телег, ни жидкой грязи, ни взмыленной шеи несчастного животного, только страшные закатывающиеся зрачки главного. Я неслась напролом, не разбирая дороги. Сзади слышалось хрипящее дыхание мерина Савкова, а потом вдруг раздался хруст и громкий предсмертный всхлип. На полном скаку я развернулась, вцепившись в поводья. Николай, прижатый мёртвым конём, лежал в кустах. Я осадила лошадь, та с трудом остановилась, попыталась встать на дыбы, но сил не хватило. Спотыкаясь, она прошла ещё пару сажень и упала.
