Дмитрий Скирюк - Кукушка
Наёмник скривился:
— Что ты плетёшь? Какой еще ответ? Кто из вас умрёт, что ли, ты или жертва?
— Нет, — покачала головой она, — При чём тут я? Ты что, совсем дурак? Я спрашиваю, кто достоин смерти — жертва или заказчик.
— By Got! — Рутгер натянул поводья и осадил лошадь. Он казался ошеломлённым, — Так вот почему иногда... Но так не бывает! Так... нельзя. — Он покачал головой. — Ты, наверное, сумасшедшая. Ты... ты просто не можешь знать такое!
— Могу, Рутгер, могу. Я изучала магию и знаю, как просить. — Тут девушка умолкла на мгновение, будто собираясь с силами, и добила его уже без всякой пощады: — А у тебя в голове никакая не «соображалка», а всего лишь весы. Меняльные такие — знаешь, да? — для денежек и золотишка. В аккурат на тридцать сребреников. Ты не наёмник, Рутгер, ты торгаш. Продажная дешёвка. Угрожать мне вздумал! Говоришь, меня не выдашь? Думаешь, я испугаюсь? Ха! Тот травник... Когда я поняла, о ком ты, мне захотелось тебя пришить. Да ты и сам наверняка это понял. Ты ж ничего о нём не знаешь, ничегошеньки! Сейчас не знаешь, и тогда не знал. Обжёгся разик и решил переложить заказ. Как мальчик: спрятался под одеяло — и нет буки. Только штука-то в том, что бука всё равно есть. Хочешь, скажу, в чём твоя беда? Хочешь? Тебя никто и никогда не обижал. Ты всегда, с детства считал, что ты лучше других. Ты не чувствуешь чужую боль. Знаешь, почему я не стала тебя тогда убивать?
— Почему? — тупо спросил уже вконец замороченный наёмник.
Зерги огляделась, потом наклонилась в седле и картинно поманила его пальцем. Рутгер, как лунатик, против воли подался к ней и выставил ухо.
— Потому, что у тебя его глаза. Такой же взгляд. Вы с ним слеплены из одного теста. Оба одиночки. Оба поступаете по-своему. И оба — дураки. Но только ты не лис, нет... — Она с усмешкой покачала пальцем и наставила его на Рутгера. — Ты — волк, которому в тот вечер прищемили хвост. Давай, скажи всё Андерсону. Думаешь, я не спрашивала, кто из них двоих достоин смерти? Подсказать ответ? Молчишь, брат молочный... Вот и молчи. Может, за умного сойдёшь... Хей! Хайя!
Она приподнялась на стременах, рукой огрела скакуна по крупу, тот привычно перешёл в галоп и через несколько мгновений скрылся за поворотом, унося свою хозяйку.
Рутгер остался один. Голубые глаза его неотрывно смотрели вслед исчезнувшей спутнице.
— Чёрт бы побрал этих женщин... — в сердцах пробормотал он, стянул с головы шляпу и вытер ею лицо, блестевшее от пота. Нахлобучил обратно. — Нет, но какая девка! И какая стерва...
— Кукушка!
* * *Полуголос, полушёпот — отзвук в тишине... Ялка оторвала от подушки голову. Прислушалась. За четырёхугольником окна маячил серпик молодого месяца. В больничной келье было от него едва светло, но даже этого хватало, чтоб увидеть, что она пуста. Стул, стол, на нём свеча в подсвечнике, большая, совершенно неподъёмная кровать и таз для умывания. Дверь заперта снаружи. Ялка улеглась обратно, попыталась успокоиться. Голос, воскресивший в памяти полузабытое прозвание, наверняка послышался ей. Так бывает, если засыпаешь, иногда вдруг слышишь голоса. Будто кто-то в голове раскрыл сундук и перетряхивает сны — ещё не выбрал, что надеть, но пыль уже летит. Пыль, нитки, перья, клочья шерсти... То вдруг мама позовёт, или подруга, или кто-то незнакомый, скажет слово в самое ухо и умолкнет, а ты вскидываешься, с удивлением вертишь головой: откуда? Никого...
«Это моё прошлое зовёт меня», — подумала она и закрыла глаза.
Лежать было удобно. Обычно монахи спали на жёстких постелях, набитых гороховой соломкой, но в больничных тюфяках мягко шуршала морская трава. О ней заботились и дали одеяло. Ей даже дали простыни и раз в неделю их меняли. Ялка вздохнула и повернулась на другой бок.
— Кукушка! Да проснись же!
Теперь уже было не до шуток. Девушка села и завертела головой.
— Кто здесь? — осторожно спросила она.
— Это я! Я, Карел!
— Ты где?
— Здесь. — Стук в стекло заставил Ялку обернуться. — Подойди к окошку.
Ялка завернулась в одеяло, на цыпочках подобралась к окну и различила тёмный силуэт щекастой головы.
— Ты?!
— Я, — сказала голова и расплылась в улыбке. — У тебя там никого нет? Можно войти? Эта штука открывается?
— Что? Э... подожди, я сейчас...
Она отступила в глубь комнаты, торопливо нырнула в юбку, завязала узел и зашарила по раме в поисках щеколды. На замок окно не запиралось. Видимо, высота, на которой оно находилось, плюс беременность девчонки служили гарантией, что та не убежит. Наконец холодное олово двух шпингалетов поддалось, и створка с лёгким скрипом распахнулась. В комнату потёк холодный воздух, из-под двери потянуло табаком. Ялка запереступала, запахнула одеяло поплотней. Карел хекнул, хакнул, втиснулся в проём и через миг уже сидел на подоконнике, свесив в келью короткие ножки. С тех пор как Ялка видела его в последний раз, он стал ещё неряшливей, хотя, казалось бы, куда уже. Плащ изорвался, штаны залоснились, полосатые носки просвечивали дырами (башмаков на Кареле не было). Только куртка была новая — Ялка её раньше у Карела не видела.
— Уф! Здравствуй, — объявил он. Наконец-то я тебя нашёл. Холодновато там, снаружи,
И спрыгнул на пол. Ялка притворила окно, чтобы не дуло, напоследок выглянув наружу. Ни верёвки, ни лестницы не было.
— Как ты сюда попал?
— По воздуху, — мотнул он головой. — Я всегда всюду попадаю по воздуху. Гей гоп — и я где надо. — Он прошёлся по келье, трогая руками мебель и стены. Шаг его был на удивление легок и почти не отдавался в тишине. — Вот, значит, где они тебя держат... Как ты тут?
— Я? Ничего... — Она уселась на кровать, — Как видишь,
— А эти?.. — Он кивнул на дверь.
— Пока не трогают. Допрашивали один раз, и всё.
— Не били? (Ялка помотала головой.) Надеешься, они на этом остановятся?
— Не знаю. А что там теперь... у вас?
— В лесу? Да ничего хорошего, — хмыкнул Карел, — Дом сожгли, норы разорили, все расползлись по углам. Всё хреново. Сейчас туда нагнали крестьян, вырубают старые деревья. Мы немножко пошумели в городе, наподдавали стукачам, но это так, для куражу, не обращай внимания — сейчас важнее ты. М-да. — Он выглянул в окно. — Высоковато, а то б мы тебя попробовали вытащить,
— Мы? — вскинулась она. — Кто это «мы»? Кто тебя послал?
— Сама догадаешься или сказать? Моих приятелей ты знаешь.
Ялка помолчала.
— Даже если я спущусь, что с того? — с горечью проговорила она. — Окно — во двор, ворота заперты. Ночью сторож обходит, привратники... Не со стен же мне прыгать. От бернардинцев не сбегают. Да и куда мне бежать... такой...
