И Сьюзен - Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни
— Да, ты можешь пойти со мной, — говорит он таким тоном, словно уже сожалеет об этом. — Я отведу тебя в обитель.
ГЛАВА 11
Вода в кране есть, но только холодная. Я думаю, не принять ли все-таки душ, поскольку неизвестно, сколько еще пройдет времени, прежде чем снова представится такая возможность. Мысль о потоках студеной воды меня останавливает.
Я решаю как следует обтереться мочалкой. По крайней мере, не замерзну вся сразу.
Как я и предполагала, вода ледяная, что вызывает воспоминания о моем сновидении, которые, в свою очередь, влекут за собой воспоминания о том, как меня согревали ночью. Вероятно, это просто какая-то особенность поведения ангелов, реакция на мою дрожь — примерно как пингвины прижимаются друг к другу, когда им холодно. Вряд ли что-то еще.
Но не хочется об этом думать — я даже не знаю, что об этом думать, — и я загоняю все подобные мысли в темный, до отказа набитый закуток своего сознания, которое угрожает в любой момент взорваться.
Когда я выхожу из ванной, Раффи выглядит так, словно только что принял душ. На нем его черные штаны и сапоги. Бинты исчезли. Он стоит на коленях перед развернутым на деревянном полу одеялом, и мокрые волосы падают на глаза. На одеяле разложены крылья.
Он расчесывает перья, расправляя на них пух и выдергивая сломанные. Сейчас ангел напоминает птицу, чистящую оперение. Его прикосновения мягки и почтительны, хотя выражение лица каменное. Изрезанные мной концы крыльев выглядят жалко.
У меня возникает абсурдное желание извиниться. За что, собственно? За то, что его соплеменники напали на наш мир и уничтожили его? За то, что они настолько жестоки — могут отрезать крылья одному из своих и бросить его на растерзание местным дикарям? Если мы дикари, то лишь потому, что они сделали нас такими. Так что извиняться мне не за что, и уж явно не за то, что помяла крыло своего врага, заворачивая его в побитое молью одеяло.
Но отчего-то я все равно иду опустив голову, словно чувствую себя виноватой, хотя и не говорю об этом вслух.
Я обхожу вокруг ангела, чтобы мой покаянный вид не бросался ему в глаза, и передо мной возникает его обнаженная спина. Кровотечение прекратилось. Во всем остальном он выглядит полностью здоровым — ни единой ссадины или синяка, за исключением тех мест, где раньше были крылья.
Раны похожи на пару полос сырого мяса, тянущихся вдоль спины там, где нож рассек сухожилия и мышцы. Мне не хочется об этом думать, но, сдается, другой ангел разрубил суставы, отделяя кости от тела. Вероятно, мне следовало зашить раны, но тогда я считала, что калека все равно умрет.
— Может, попробую зашить? — спрашиваю, надеясь на отрицательный ответ.
Я, конечно, девушка крепкая, но сшивать куски плоти — это для меня уже слишком, если не сказать больше.
— Нет, — отвечает он, не поднимая взгляда. — Само заживет.
— Почему до сих пор не зажило? В смысле — все остальные раны ведь исцелились очень быстро?
— Раны от ангельского меча заживают очень долго. Если когда-нибудь соберешься убить ангела, проткни его этим мечом.
— Врешь! Зачем тебе об этом говорить кому ни попадя?
— Просто я тебя не боюсь.
— Может, и стоило бы.
— Мой меч никогда не причинит мне вреда. И мой меч — единственный, которым ты можешь владеть.
Он осторожно выдергивает очередное сломанное перо и кладет на одеяло.
— Как это?
— Чтобы воспользоваться ангельским мечом, нужно разрешение. Без разрешения он будет весить тонну, если попытаешься его поднять.
— Но ты не давал мне никакого разрешения.
— Его дает не ангел, а сам меч. И некоторым мечам не нравится, когда их об этом просят.
— Угу, понятно.
Он проводит ладонью по перьям, нащупывая сломанные. Почему мне не кажется, что он шутит?
— Я не спрашивала никакого разрешения, но без проблем подняла меч.
— Так ведь ты хотела бросить его мне, чтобы я смог защититься. Видимо, он воспринял это как просьбу о разрешении и согласии.
— Он что, прочел мои мысли?
— По крайней мере, твои намерения. Иногда он так поступает.
— Ладно... ясно.
Я предпочитаю промолчать. В свое время наслушалась странного и научилась не спорить с теми, кто это странное говорил, поскольку возражать не имело никакого смысла, а порой бывало просто опасно. По крайней мере, если дело касалось моей мамы. Должна, впрочем, сказать, что Раффи даже более изобретателен, чем она.
— Может, забинтовать тебе спину?
— Зачем?
— Чтобы не попала инфекция, — отвечаю я, роясь в рюкзаке в поисках аптечки.
— Инфекция для меня не проблема.
— Что, не можешь заразиться?
— Да, по идее я невосприимчив к вашим микробам.
Слова «по идее» и «вашим» привлекают мое внимание.
Мы почти ничего не знаем об ангелах, и любая информация может дать нам преимущество. В смысле — когда мы снова организуемся.
И сейчас у меня есть беспрецедентная возможность кое-что о них выведать. Что бы там ни говорили о бандитах, я уверена, что они забирают части тела только у мертвых или умирающих ангелов. Не знаю, что я стала бы делать с информацией об ангелах, но обрести новые познания никогда не вредно.
«Скажи об этом Адаму и Еве». Я не обращаю внимания на предупреждающий голос в своей
голове.
— То есть у тебя иммунитет или что? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежнее.
— Впрочем, насчет забинтовать — мысль неплохая, — отвечает он, отчетливо дав понять, что догадался о моих намерениях. — Пока раны не видны, я вполне могу сойти за человека.
Он выдергивает сломанное перо, неохотно откладывает его в растущую груду.
Я трачу последние бинты. Его кожа напоминает покрытую шелком сталь. Я действую чуть грубее необходимого — так у меня не дрожат руки.
— Постарайся меньше двигаться, чтобы снова кровь не пошла. А то повязка тонковата, быстро пропитается.
— Не проблема, — отвечает он. — Вряд ли будет сложно поменьше двигаться, спасая собственную жизнь.
— Я серьезно. Это последние наши бинты.
— И больше их нигде не найти?
— Все может быть.
Если искать медикаменты, то лучше в домах, поскольку магазины либо разграблены, либо захвачены бандитами.
Мы наполняем водой мою бутылку. У меня почти не было времени набрать припасов в офисе, а то, что есть, — просто всякая малополезная всячина. Я вздыхаю, жалея, что не успела напихать в рюкзак побольше еды. За исключением чашки сухой лапши и горсти шоколадок, которые я берегу для Пейдж, у нас ничего нет. Мы делим лапшу — по две пригоршни на каждого. Когда мы выходим из коттеджа, уже середина утра, и первое место, куда мы заходим, — главный дом.
