Алекс фон Готт - Белый Дозор
По инерции она всё еще хотела сесть на электричку, но уже начинала понимать, что вот прямо сейчас, на этом самом месте, происходит с ней нечто такое, что никакими известными законами природы объяснить невозможно. Что там, совсем рядом, за ее спиной, возвещает ей о ее новом рождении хор незнакомых, странных людей, невесть как здесь оказавшихся. Впрочем, нет, это как раз вполне объяснимо. Просто они ждут свой поезд. Но кто они такие? Что за странные слова в их песне? Да и песня ли это? Скорее молитва…
Она ощутила на своем левом плече тяжесть чьей-то руки. Ее плавно развернули. Это был тот самый человек с обритой головой. Теперь она смогла рассмотреть его более подробно: был он огромного роста, хорошо за два метра, когда сидел, не было так заметно, что это настоящий гигант. При этом не было в нем грузности, неуклюжести. Очень строен, тело под вышитой рубахой угадывалось сильное, быстрое. Марина едва не уперлась лбом в его широкую грудь и смогла как следует рассмотреть вышивку, идущую вдоль ворота: бесконечный и причудливый орнамент из каких-то словно бы кос, выходящих своими рукоятями из одного центра и сливавшихся в одном из общих лезвий, продолжая таким образом узор.
— Мара-Мать, — повторил в который уже раз великан и опустился перед Мариной на одно колено, — по воле волохатого Велеса, что правит небесной лодьей, на исходе своем души из Яви в Правь перевозящей и на прибытке отбеленные души обратно в Явь возвращающей, явилась ты нам в трудное время, в год последний Кощного века, когда лишь те, кто идет путями родовыми, Десным и Шуйным (здесь он зачем-то три раза плюнул через правое, именно правое плечо, и все остальные проделали то же самое), спасены будут от Яри Чернобога, от цепей своих ныне свободного. Прочие же уйдут в Навь, и застонает мост Калинов, над рекой Смородиной переброшенный, от великого числа душ, до срока своего из жизни земной взятых. Будь же с нами, Темная Мать, не оставь чад своих верных, укажи нам путь тайный, во мраке, дай сделать, как заповедано в древних родовых наказах, когда Земля очистится и не останется на ней никого, кроме идущих путем рода, тобой, Черная Владычица, указанным.
— Но я… Я только человек, — пересиливая желание сказать нечто совершенно иное, отозвалась Марина. — И я смертельно больна. Вряд ли я смогу вам помочь. Мне жить осталось совсем мало. Так что, увы. Наверное, вы ошиблись во мне. Я, пожалуй, пойду…
— Навислав, — обратился гигант к одному из компании, — дай ей выпить бузинного хмеля.
— Пей, — молодой, с сильно выступающим кадыком, похожий на системного администратора худощавый Навислав протянул Марине обычную с виду бутылочку из-под газировки, полулитровую, наполненную черным, густым напитком. Подал он бутылку закрытой, Марина несмело приняла ее из рук Навислава, невольно коснувшись его пальцев, холодных и влажных. Бутылка была едва теплой, но по мере того как Марина отвинчивала крышку, становилась всё горячей, и под конец, когда открылось горлышко, Марина чуть не выронила бутылку, таким горячим сделалось ее содержимое. Девушка ощутила сильнейший запах прелой лесной чащи, сырой, подгнивающей коры, застоявшегося болотного газа. Запах этот невероятно взбодрил, прочистил носовые пазухи, и сразу стало очень легко дышать, и на сердце сделалось радостно. Если в самом начале Марина с ужасом думала, что ей придется пить неизвестно что, то теперь всё ее естество сосредоточилось на желании попробовать этот «бузинный хмель», кипящее в ее руках зелье. Не сомневаясь более ни в чем и ничего не страшась, она поднесла горлышко бутылки к губам и сделала первый глоток.
Обжигая ей нёбо, кипящий настой забродившей бузины устремился в желудок и оттуда мгновенно всосался в кровь. По всему ее телу прошла сильнейшая дрожь, но не от озноба, а словно от внутреннего ожога каждой клетки тела в отдельности. Чудесное питье заставило кровь кипеть, ускорило работу сердца до невероятного количества ударов, а кровяное давление поднялось до немыслимой высоты! Обычный человек никогда бы не смог выдержать то, что перенесла Марина на ногах, благодаря присутствию в ней незримой и грозной силы, избравшей ее тело своим пристанищем. Температура тела Марины сильно зашкалила за максимальный предел для человека в сорок два градуса, при котором кровь сворачивается и артерию закупоривает тромб, свет померк в ее глазах, отключилось сознание. Тело ее сохраняло свою подвижность по воле вселившегося в него потустороннего разума.
Сама Мара, та, что владычествует в смерти, Черная Богиня, супруга Кощного Бога, рогатого Велеса, серпом подрезающая колосья людских жизней, Мара, Навья Богиня, присутствие которой так сильно ощущается на кладбищах, в непролазных чащобах и, конечно же, там, где встречаются во множестве людские страдания и болезни, избрав момент, когда гнев и ярость отворили ворота Марининой души, вошла в нее, обжилась и осталась, сделав ее тело своим домом. Дом требовал основательного ремонта, тело болело смертельным недугом. Сила Черной Богини привела Марину к членам московской общины родноверов Шуйного пути, ожидавшим поезда «Москва — Красноярск», сила ее донесла до Марины слова песни чудесной певуньи, сила Мары проявила себя в певунье, и Марину увидел Велеслав — Марин жрец с голой змеиной головой и ведун, вмиг узревший, кто стоит пред ним, и преклонивший колена перед нею, Владычицей, которой его предки служили последнюю тысячу лет, и род его пребывал наравне с историей русской, начиная от Крещения Руси, обреченный на тайное служение вплоть до окончательной победы Чернобога и Мары в Кощный век последнего заката человечества. Именно здесь начинается наша история, страшная и прекрасная, та, что поведает о многом, что до того было сокрыто и являлось лишь избранным вещунам и ведуньям. История о любви и колдовском знании, о неведомых мирах и бездонной пропасти зла, о величии добра и силе любви. О многом, что живет возле нас, нами незамечаемое. О том, чего никто и никогда не видел. Начнем же, преклонившись пред тем, во что так хочется верить. Пред Белым Светом.
Глава 3
Видение о Черной Богине — Ожившее тату — Проклятые язычники — Капитан — Холодная река
1Марина очнулась от того, что кто-то гладил ее по лбу, щекотал по шее, нежно, будто котенка. Открыла глаза — показалось, что юркнул кто-то совсем маленький в укромный уголок, и смешок его услышала она: тонкий, словно сосулька на ветру тренькнула в солнечный морозный денек. Потянулась, подумав о зиме с вожделением, хотя никогда раньше ее не любила. Вспомнила свой нынешний сон и представила хруст снега под ногами, лунную дорогу, начинавшуюся сразу за околицей деревни и шедшую через поле, до черного леса. А в поле пруд, сказывали, сам Перун наступил каблуком, когда бился с черной подземной ратью, и с тех пор пруд этот здесь, с незапамятных времен, а сколь глубок, о том никто не ведает. Говорили в деревне старики, что нету у него дна, у пруда-то…
Марина села, как следует тряхнула головой. Что только за чушь лезет?! Сон ведь! Всего лишь сон, и больше ничего нет. Нет луны и серебристой дороги на снегу, и тишины благодатной, когда с одного конца деревни слышно, как на другом конце, в стойле, шевельнула во сне ухом жеребая кобыла. А вместо тишины да воли теснота и маета, а вместо света лунного — полумрак ночной дороги, лишь по темному потолку купе проносятся светлые полосы, когда минует состав освещенный, пустой за ночным временем полустанок.
Глаза ее пообвыклись в темноте, она осмотрелась: пустое купе, никого, но полки застелены простынями непримятыми, никто и никогда на них не лежал. На столике, у окна, разложена кое-какая снедь: так, ничего особенного: пачка печенья «Юбилейное», банка консервов «Сардины в масле», стеклянная баночка огурцов, буханка «Бородинского», приборы, салфетки. Стояла бутылка минеральной воды, кажется, «Ессентуки». Марина, впервые за долгое время вдруг поняла, что к ней вернулся ее прежний, здоровый аппетит. Вмиг с сардин была сорвана крышка, огурцы вскрыты, да на черный хлеб, да с хрустом — вкуснятина! От «Ессентуков» чесалось в носу, печенье «Юбилейное» требовало чая «Цейлонский» кирпичного цвета, в стакане и в подстаканнике, с двумя белоснежными кусками выданного проводником рафинада. Марина соскочила с полки, ощутила, что икры налиты силой, с восторгом уперлась в края верхних полок, сделала стойку на руках, словно на брусьях подтянулась: всё, как раньше, ничего не болит, сильное, молодое тело ее вновь при ней. Где-то там, внутри сидевшая тихая смерть перестала надсадно ныть!
— Боже мой! Боже мой! — чуть было не крикнула девушка. — Да что же это?! Ведь чудо! Не может быть! Всё, как раньше!
Она нашарила выключатель, догадливо посмотрела на стенку у двери, так и есть: висит небольшое зеркало, в самый раз поглядеться, рассмотреть себя по плечи. Она всмотрелась и, не выдержав, рассмеялась звонким, счастливым смехом: тени под глазами исчезли, бледность ушла, морщины, гусиными лапками выходившие из уголков глаз и еще глубокие, взбороздившие лоб, сгинули без следа. Двадцатишестилетняя девушка, за считаные дни превратившаяся в старуху и к моменту своей встречи с компанией людей на перроне выглядевшая изможденной, высохшей пожилой женщиной, вновь вернула себе молодость, красоту, прежний овал лица и здоровый румянец на щеках. Хотя сказать «вернула себе» — это, конечно, весьма опрометчивое заявление. Вернули ей. Оставили попользоваться до поры… Но Марина ни о чем плохом думать не могла, она всё смотрела в зеркало, трогала себя то за нос, то за подбородок, гладила свои щеки и всё приговаривала:
