Тамара Воронина - Приносящая надежду
— Я люблю тебя, Лена. Дышу тобой. Иногда кажется, что мне не нужен воздух, раз есть ты. Я не понимаю, почему это не переходит в привычку, почему не становится слабее… должно ведь, правда? У всех со временем меняется. Это не плохо. Это естественно. А у меня вот только крепче становится. Не сильнее, потому что не бывает, но крепче. И знаешь, мне уже все равно, почему — сила твоя на меня действует, как наркотик, или просто привязанность от того, что ты подарила мне не только мою жизнь, но и себя, мне — первому… Какая разница, в чем причина? Правда? — Лена промычала что-то невнятное. Говорить не интересно. То ли дело слушать этот голос. А еще можно целовать это худое плечо. — И знаешь, меня в этом убедил Милит… Он ведь уже сколько времени обходится без близости с тобой, то есть без этого наркотика. И я бы смог. Только не хочу. А без тебя — не смогу.
— Ты без меня — не бывает. И я без тебя — не бывает.
— Я не знаю, уничтожаешь ты меня или возрождаешь. Главное, что ты здесь. И все хорошо. Делай со мной все что захочешь. Скажешь умри — умру, скажешь убей — убью, скажешь уйди — останусь, велишь не любить — удивлюсь.
Лена приподнялась, чтобы заглянуть в глаза.
— Что?
— Это баллада. Старая очень. И ужасно сложная, мне не спеть, не хватит голоса. Всегда казалась мне надуманной… пока я не понял, что так оно и обстоит. Я сделаю все, что ты скажешь. Я — твой.
— Ну так и я…
— Нет, — перебил он. — Ты не сделаешь все, что я попрошу. Ты — моя, я знаю. Знаю, что любишь…
— Рош, нельзя любить до потери человеческого облика, — начала сердиться Лена. Он покачал головой.
— Нельзя. Наверное. Но я так скажу: смотря кого. Тебя — можно. И даже не возражай. Я не поспорить с тобой хочу. Просто хочу, чтобы ты знала. Я уже об этом говорил… раз сто. Только неправильно все время говорю, ты никак не понимаешь. Это мне — в радость. Я не раб… хотя и раб. Собственностью короны до конца мне стать так и не удалось, а твоей собственностью — хочу стать, но ты не позволяешь. И за это я тебя только крепче люблю. Глубже. Серьезнее. И наш океан — это ведь тоже не просто так, правда? Ни у кого, никогда, и никто никогда о таком даже не слышал… Мне кажется, что Гарвин даже и не верит… Мне во всяком случае.
— А мне верит?
— Тебе — да, потому что у женщины такое может быть. Но чтоб у мужчины… чтоб вообще — ничего.
— То-то он ходил подсматривать, — проворчала Лена, снова прижимаясь к его плечу. — Вообще не понимаю, как можно…
— Он эльф, — напомнил шут. — Я бы не стал, и Маркус тоже. Ты же знаешь. Устроены они немножко иначе. Взгляд на мир другой. Мировоззрение, как ты говоришь. Хорошее слово. Емкое. — Он замолчал, и Лена, слушая его выравнивающееся дыхание, уже начала задремывать, когда он сказал: — Если бы я мог сделать тебя счастливой…
Сон слетел мгновенно.
— То есть как — если бы мог? — поразилась Лена. — Ты сделал, Рош.
— Ты просто не знаешь, о чем говоришь, — тихо засмеялся он. — Если бы ты осознавала, что у нас… если бы вместо океана было то, что должно…
— Рош, чем поклясться, что я счастлива? Почему ты уверен, что у нас должно быть что-то другое?
— Потому что ты женщина, а я мужчина. И ты должна чувствовать все, когда мы вместе. Ну, я тоже, конечно, должен, только мне и так хорошо.
— А мне-то тем более.
— Не целуй меня.
— Почему?
— Потому что я за себя не ручаюсь.
— И не надо.
Он решил компенсировать океан и отсутствие воспоминаний ласками. Лена умирала под его руками и губами, перехватывало горло, она даже вздохнуть не могла, не то что заговорить. Дурак. Почему такой дурак? Чем ему плох океан?
* * *Дождь прошел к утру. Пару раз кто-то из мужчин, чертыхаясь, выпускал из палатки Гару, а потом, чертыхаясь еще громче, вытирал его мокрую шкуру: спать-то приходилось вповалку. Как они умудрились проспать около полутора суток? Лена с шутом спали далеко не все время.
— Однако утомленным выглядишь, — заметил Гарвин, покосившись на шута. — И Аиллену вон замучил.
— А мне кажется, что ей нравится быть замученной, — хихикнул Маркус. — Вон довольная какая. И дерется еще!
Милит сворачивал палатки, беззастенчиво высушив их магией. Искать сухие дрова не хотелось, а чаю хотелось, и Гарвин в несколько секунд вскипятил воду. Магия стала настолько привычной, что Лена давно перестала удивляться. Не удивлялась же она телевизору или компьютеру.
А телевизор и компьютер уже стали просто словами. Архаизмами. Именно так — устаревшими, потому что мир магии казался уже не средневековым, а очень даже продвинутым. Несмотря на публичные казни, применение пыток и прочие обычаи, казавшиеся ей варварскими. Какой-нибудь араб из Ирака ее, русские, привычки тоже мог считать варварскими. Тем более что налет цивилизованности имеет обыкновение исчезать при первых звуках войны, например.
— Ешь. Тебе очень нужны силы. Впечатление, что ты не сможешь даже ноги переставлять, — с преувеличенной заботливостью сказал Маркус. — Что ж он с тобой делал-то?
— Рассказать? — буркнула Лена. — А то вдруг ты не знаешь?
Маркус аж пополам сложился, а услышавшему ее слова Гарвину и вовсе плохо стало, он так хохотал, что даже на ногах не удержался и сел в грязь. Тут уж развеселились и остальные. Любая банальность кажется им вершиной остроумия, а действительно смешного замечания они могут и вовсе не заметить.
Гарвин так и путешествовал в грязных штанах, пока они не высохли. На следующем привале он тщательно их вычистил, когда Лена мыла посуду в ручье. Вода в нем была такая вкусная, каким никогда не казался даже столь ею любимый апельсиновый сок. Эх, вот бы апельсинчик для полного счастья и хоть долечку горького шоколада… нет, лучше плитку.
Сдавленно ахнул Гарвин. С испугу Лена уронила в ручей кружку и резко обернулась.
— Тьфу ты, я думала, что серьезное… Корин, ну что тебе еще надо?
Эльф был задет, чего, собственно, Лена и добивалась. Гарвин, спеленутый по рукам и ногам невидимыми нитями, тщетно пытался сосредоточиться и разорвать путы. Забавно он выглядел без штанов: куртка, сапоги — и белые трусы.
— Я уже не кажусь тебе чем-то серьезным?
— А казался? — удивилась Лена. — Только поначалу, ну так тогда мне и зайцы казались страшными зверями. Поговорить пришел? И долго репетировал? Заклинания для каждого свое придумал? Ну, валяй. Даже интересно, что ты можешь мне сделать.
— Магией? — усмехнулся он. Болотно-зеленые глаза блестели, будто он стакан водки принял. — Тебе — ничего. Ты поглощаешь любую магию. Может быть, даже используешь ее для себя. Не знаю. Да и неважно.
