Елена Грушковская - Великий Магистр
Праздник подходил к концу. Ещё нужно было проводить гостей, а я что-то устала как собака. В последнее время — месяца два — я вообще стала сильно утомляться: видимо, близилось к концу моё земное существование. Надо всё-таки сказать ребятам, что я ухожу… А то, когда Юля вернётся в своё тело, у них будет шок.
Дети уходили счастливые и довольные: такой весёлой ёлки у них ещё не было. Начинало смеркаться, пошёл снег, усыпая мои плечи и волосы. Мне то и дело приходилось улыбаться и кивать в ответ на детские голоса, кричавшие:
— До свиданья, госпожа Великий Магистр! Спасибо за праздник!
— До свиданья, до свиданья, ребятки, — бормотала я, устало улыбаясь. — Будьте счастливы…
Карина, видимо, почувствовала неладное. Пока мы прощались с детьми, она время от времени бросала на меня встревоженные взгляды, а когда последний юный гость покинул замок, спросила, просунув руку под мой локоть:
— Мам, что с тобой?
— Немного устала, родная, — ответила я.
Белые хлопья снега украшали её каштановые волосы, как кокосовая стружка — шоколадную глазурь. Да… Только зрительные образы человеческой еды и остались в памяти, а вот вкусов уже нет.
— Мама, что-то ещё есть, ведь так? — спросила она.
Сейчас сказать ей или потом? Потом может быть поздно… Накрыв её пальцы своей рукой и чуть сжав, я проговорила:
— Я вернулась не насовсем, куколка. Мне позволено занимать это тело только на время завершения моих земных дел, а потом я должна либо освободить его, либо предоставить Юле новое… Думаю, я сделала всё, что должна была сделать в этом мире. А новое тело… Не знаю, как это устроить. Выращивать тела в лаборатории мы пока не научились, сама я родить не могу… то есть, Юля не может, а чтобы родил кто-то другой… Не уверена, что это сработает. Да если честно, думать об этом как-то не было времени. Слишком много их было, этих дел.
Снежинки вздрагивали на ресницах Карины, каждое моё слово отражалось в её глазах всплеском боли. Её голос, когда она заговорила, был глух.
— Мама… Почему ты сразу об этом не сказала? Почему только сейчас мы узнаём об этом? Если бы мы знали, мы бы… Мы бы что-нибудь придумали! Да в конце концов, мы с Алексом… постарались бы!
— Что-то мне подсказывает, что за меня этого не сможет сделать никто, — вздохнула я. — А когда мне что-то подсказывает, впоследствии оказывается, что так оно и есть… Боюсь, куколка, тут ничего сделать невозможно. Видимо, столько мне отмерено судьбой. А насчёт братишки или сестрёнки для Эйне… Это неплохая идея, кстати. — Я улыбнулась. — Советую вам с Алексом не откладывать это в долгий ящик. Чтобы малышке было с кем играть.
Карина закрыла глаза и уткнулась лбом в моё плечо.
— Мама, — простонала она с болью в голосе. — Я просто не могу представить, как Орден и "Аврора" будут без тебя. Как я буду без тебя… Нет, это невозможно! Так не должно быть!
Я скользнула ладонью по её шелковистым волосам.
— Ничего не поделаешь, куколка моя… Так устроен этот мир. Все мы приходим в него и все уходим… чтобы когда-нибудь вернуться.
Она подняла голову и посмотрела на меня со слезами на глазах.
— Ты должна жить, мама… Ты должна быть с нами. За всё, что ты сделала… смерть будет плохой наградой.
Я смахнула пальцем повисшую на её ресницах огромную слезу.
— Не знаю, детка… Временами мне кажется, что она — как раз то, что мне нужно. Устала я немного.
— А Никита? Как же он? — не могла смириться Карина. — Ради него тебе не хочется остаться?
Никита… Моё короткое счастье. Почему судьба из жизни в жизнь сводит нас лишь ненадолго, чтобы почти сразу разлучить? Большой вопрос, который я, быть может, скоро буду иметь возможность задать Тому, Кто знает все ответы…
— Так, о чём это вы тут секретничаете, девочки? — раздался родной голос.
Он — лёгок на помине. Обняв одной рукой меня, а другой — Карину и глядя на нас сияющими мальчишескими глазами, он спросил:
— Меня обсуждаете? Не отрицайте, я слышал своё имя! — И, увидев слёзы на глазах Карины, встревоженно нахмурился: — Так… Что случилось?
Карина подавленно молчала. Никита, прижав её к себе сильной рукой крепче, допытывался:
— Ну-ка, дочь моя, колись давай… Скажи папе, что стряслось?
Я невольно улыбнулась. Да уж, ситуация… Папа-то старше дочки всего на пару лет. А Карина посмотрела на меня… С тоской, с мольбой: "Не уходи…" Нет, смерти я не боялась, как вы уже, наверно, поняли. Мне было грустно и больно от мысли о том, как они останутся без меня — все, кто меня любит.
Мягкий серебристый свет, забрезжив где-то сбоку, привлёк моё внимание. Посреди двора стояла Леледа в ослепительно белых одеждах, окутанная плащом живых, струящихся волос, а рядом с ней — чёрная кошка с седым ухом. Ну, вот и всё… Они пришли за мной.
Кошка в два мощных прыжка оказалась рядом и принялась тереться о мои ноги, задрав хвост трубой. Представьте себе трущегося о ваши ноги тигра — примерно такие же ощущения. Мои пальцы утонули в её прохладной шерсти, а она шагнула в сторону Леледы, всем своим видом призывая меня следовать за ней. И я последовала.
— 18.16. Волнение
Мама посмотрела куда-то в сторону, и в её взгляде отразилось узнавание, будто она заметила там кого-то знакомого. Ничего, кроме падающего снега, мы с Никитой там не увидели… А в следующую секунду мама начала падать.
— Лёлька! — воскликнул Никита, подхватывая её на руки.
Я поддержала под затылок её безжизненно запрокинутую голову… Выражение небесного спокойствия проступило на её лице.
Все сразу бросились к нам. То, как Никита нёс маму сейчас, разительно отличалось от того, как он недавно дурачился, таская её по залу вокруг ёлки. Холодные тонкие щупальца беды проникали во все окна и двери, опутывая сердца, и в одно мгновение от радости праздника не осталось и следа. Я быстро отстала от Никиты, который, перескакивая через ступеньку, нёс маму наверх, в спальню, и вскоре плелась в самом хвосте образовавшейся следом за ним процессии. Из-за спин мне была видна только стриженая голова Никиты и его широкие плечи, да изредка блестела диадема на запрокинутой маминой голове. Они исчезли в дверях спальни, а я, совершенно не глядя под ноги, оступилась и чуть не скатилась по лестнице вниз. Никто даже не заметил моего падения: всеобщее внимание было приковано к маме. Шипя от боли, я поднялась, растёрла ушибленные места и бросилась протискиваться в спальню.
Мама уже лежала на кровати. Оскар разувал её, Алекс расстёгивал высокий жёсткий воротник, корсетом сдавливавший её шею, а Никита, держа её лицо в своих ладонях, звал:
— Лёлька… Лёлечка!
