Мервин Пик - Замок Горменгаст
– Ваша светлость, окно на которое вы показали, наверняка находится в комнате, которая прямо под соседней с нами. Перекрытия здесь деревянные, и мы могли бы легко проникнуть сверху… – сказал один из командиров и направился ко входу в соседнюю комнату.
– Стойте, стойте! – сердито зашептал Тит. – Он может услышать шаги! Вернитесь!
– Да, вы правы, ваша светлость. Но лодки еще не подошли достаточно близко, он может попробовать бежать. Если он все еще там, то вряд ли он сможет выбраться через дверь. Если в его комнате сохранились двери, то они уже достаточно долго простояли в воде и открыть их будет очень сложно. Но вы правы, ваша светлость. Мы должны соблюдать тишину.
– Вот и соблюдайте! – очень резко сказал Тит. Крепкое вино самодержавия казалось столь сладким на языке. Но оно могло так легко вскружить голову! Тит только теперь начинал ощущать, что он обладает властью над другими, причем не только благодаря своему положению, данному ему с рождения, но и благодаря прирожденной властности, которую он только недавно стал открывать в себе. Это ощущение власти таило в себе опасность, с течением времени оно бы росло. Титу было бы все приятнее осуществлять эту власть над другими, это засасывало бы его все глубже, и тогда призывный клич свободы становился бы все слабее. И летающее существо, пробудившее в нем столь острое чувство свободы, постепенно превращалось бы лишь в смутное воспоминание.
Когда Щуквол обнаружил, что выход из окна блокирован баржами и лодками и темнота рассеяна светом факелов и фонарей, он решил, что пока будет оставаться внутри, – сзади на него напасть не могут, а если попробуют сунуться в узкое отверстие окна, он готов сразиться хоть с целым миром. Попытаться же выплыть – это значит быть тут же окруженным со всех сторон. Прийти к такому решению было непросто, и, скорее всего, оно было вынужденным, особенно после того как он увидел огни барж, перекрывающих выход. Как бы там ни было, Щуквол оставался на месте. Развернув каноэ, он еще раз проплыл вдоль стен своего убежища. Свет, льющийся через окно, усилился и повис как занавес. У преступника теперь не оставалось никаких сомнений в том, что его враги знают наверняка – он прячется в этой комнате. Но они же не могли знать так же наверняка, что выхода из этой комнаты не было! Не могли они быть уверены и в том, что, после того как он заплыл сюда, он точно таким же образом не выплыл. Но это пока не давало ему никаких преимуществ, а удостовериться в том, что они не обладают такой уверенностью, не представлялось возможным. Нужно было просто ждать.
В комнате он не обнаружил ничего, что могло бы помочь ему оборонять вход, – никакой мебели, лишь древние картины в гнилых рамах, висящие на стенах. И тогда Щуквол еще раз взглянул наверх и понял, что перекрытие здесь деревянное и держится на гнилых балках. Проклиная себя за то, что раньше не подумал о возможности бежать через потолок, он при свете, льющемся в окно, выбрал то место на потолке, которое показалось ему наиболее уязвимым, и уже приготовился, встав в лодке во весь рост, нанести по нему удар веслом, когда с ужасом услышал шаги, раздавшиеся откуда-то сверху.
Он тут же быстро опустился в раскачивающуюся лодку. Помимо его собственных движений, лодку раскачивали волны, которые стали проникать даже через довольно узкое отверстие окна.
Почему он все-таки не попробовал открыть дверь! А теперь уже поздно! Люди, находящиеся над ним, тут же услышат подозрительный шум внизу! Щуквол оказался в западне. Он не сводил глаз с яркого желтого света, проникающего в окно. Волна, сильнее предыдущих, ворвалась внутрь, сильно качнула каноэ и презрительно разбилась о стену. Темная комната наполнилась плеском воды, особенно гулким в пустом помещении. В этом звуке было что-то холодное и жестокое. А затем Щуквол расслышал шипящий звук вновь начавшегося дождя. И в нем зародилась новая надежда.
Однако нельзя было сказать, что он терял надежду, ибо нельзя терять то, чего не имеешь. Щуквол не мыслил такими категориями, как надежда. Он настолько был поглощен тем, что ему следует делать в следующую секунду, что просто не мог представить себе ситуацию, в которой бы почувствовал, что все потеряно. К тому же в своей чрезмерной гордости он видел в том, что его окружало со всех сторон такое количество людей, дань уважения, которым почтил его Горменгаст. И происходящее было вовсе не установленным ритуалом или обрядом – это было нечто новое, оригинальное, организованное специально для него.
О, сколь восхитительным и необычным было зрелище сотен лодок, осиянных огнями! И возникло оно само по себе, никто его не планировал и специально не организовывал, не репетировал. Оно было вызвано необходимостью – необходимостью, проистекшей из страха перед ним, Щукволом! Но к этим чувствам тщеславия и гордости примешивалось у Щуквола и собственное чувство страха. Нет, не страха перед людьми, окружившими его со всех сторон, а подсознательного страха перед огнем. Именно свет, отбрасываемый множеством факелов и фонарей, вызвал у «пегого зверя» волчий оскал и заострил его осторожность. Воспоминание о том, как он чуть не погиб от огня в объятиях пылающего Баркентина, жило в нем постоянным язычком пламени, которое разгоралось всякий раз, когда Щуквол видел поблизости от себя открытый огонь, и настолько повлияло на его разум, что при появлении огня грозило перерасти в безумие.
Он ожидал, что теперь в любой момент в окне появится нос лодки, расталкивающей волны озаренные пляшущим светом – а может быть, и несколько лодок сразу перекроют отверстие окна. И раздастся чей-нибудь голос, зовущий его.
Некоторые лодки приблизились столь близко, что при свете множества светильников можно было узнать людей в них.
И тут снова над головой раздались шаги. Щуквол поднял глаза к дощатому потолку. Любое движение теперь требовало осторожности – усиливающиеся волны сильно раскачивали каноэ.
Когда его взгляд опустился с потолка, он увидел то, на что раньше не обращал внимания – своеобразную полку, которую образовывала каменная перемычка, уложенная над окном. И Щуквол тут же понял, что она достаточно широка, чтобы он смог на ней разместиться. Если разыграется шторм, то он может рассеять лодки, но, с другой стороны, его враги не будут терять больше времени и начнут действовать. Время не играло на руку ни ему, ни его врагам. Скорее всего, они попытаются проникнуть в комнату прямо сейчас.
Но забраться на перемычку, где темнота было особенно густой, было делом непростым. Щуквол встал в лодке во весь рост, передвинулся на нос, так что корма задралась вверх и торчала из воды. Одной рукой он ухватился за одно из стропил потолка, низко висящее над водой, а другой – стал ощупывать край перемычки. При этом ему приходилось удерживать каноэ рядом со стеной, а волны раскачивали лодку все сильнее. Следовало так расположить лодку, чтобы ее не заметили снаружи. Мускулы Щуквола были напряжены до предела – он стоял под углом к воде, его руки хватались за стропило и перемычку, лодка плясала под ним. Брызги обдавали его с головы до ног.
