Р. Бэккер - Воин кровавых времен
— Это он, Ксин… Это должен быть он.
— Вы его знаете? — со скептической улыбкой поинтересовался Меумарас.
Среди моряков слухи ценились на вес золота.
Но Ахкеймион не мог говорить. Он лишь вцепился в поручни: от радости у него закружилась голова.
Эсменет, наверное, жива. «Она жива!»
Но облегчение было даже более глубоким… При мысли о том, что с Келлхусом все в порядке, его сердце забилось быстрее.
— Спокойнее, спокойнее! — пробормотал капитан, обхватив Ахкеймиона за плечи.
Ахкеймион смотрел на него, ничего не соображая. Он едва не потерял сознание…
Келлхус. Чем он так взволновал его? Тем, что при нем он становился больше, чем есть на самом деле? Но кому, как не колдуну, знать вкус тех вещей, что выходят за пределы человеческих возможностей? Если колдуны и насмехались над людьми религиозными, то потому, что верующие относились к ним как к изгоям, потому что они, как казалось колдунам, ничего не понимали в той самой трансцендентности, которая якобы принадлежала исключительно им. А зачем повиноваться, когда можешь запрячь другого в ярмо?
— Да вы присядьте! — продолжал говорить Меумарас. Ахкеймион отстранил отечески заботливые руки капитана.
— Все нормально, — выдохнул он.
Эсменет и Келлхус. Они живы! Женщина, которая может спасти его сердце, и мужчина, который может спасти мир…
Он почувствовал на своем плече другую, более сильную руку. Ксинем.
— Оставьте его, — услышал он голос маршала. — Это плавание — лишь малая часть нашего путешествия.
— Ксин! — воскликнул Ахкеймион.
Ему хотелось рассмеяться, но помешала боль в горле. Капитан отошел; Ахкеймион так и не понял — то ли он сделал это из сострадания, то ли от смущения.
— Она жива, — сказал Ксинем. — Подумай только, как она обрадуется!
Отчего-то от его слов у Ахкеймиона перехватило дыхание. Ксинем, страдавший больше, чем он в состоянии был вообразить, позабыл о своей боли, чтобы…
О своей боли. Ахкеймион сглотнул, пытаясь изгнать возникшую в памяти картину: Ийок, стоящий перед ним, и в глазах с красными радужками — вялое сожаление.
Ахкеймион ухватился за друга. Их руки крепко сжались — в меру их безумия.
— Когда я вернусь, Ксин, там будет огонь.
Он окинул взглядом разбитые корабли имперского флота. Внезапно они показались ему скорее переходным периодом, чем концом, — словно надкрылья исполинских жуков.
Красногорлые чайки продолжали нести свою стражу.
— Огонь, — произнес Ахкеймион.
ГЛАВА 22
КАРАСКАНД
«Ибо все здесь — дань. Мы платим каждым вздохом, и вскоре кошелек наш опустеет».
Хроники Бивня, Книга Песней, глава 57, стих 3«Подобно многим старым тиранам, я души не чаю в своих внуках. Я восхищаюсь их вспышками раздражения, их визгливым смехом, их странными капризами. Я злонамеренно балую их медовыми палочками. И я ловлю себя на том, что восхищаюсь их блаженным неведенем мира и миллиона его оскаленных зубов. Следует ли мне, как это сделал мой дедушка, выбить из них эту ребячливость? Или же мне следует снисходительно отнестись к их иллюзиям? Даже теперь, когда смерть стягивает вокруг меня свои призрачные заставы, я спрашиваю: "Почему невинность должна держать ответ перед миром?" Быть может, это мир должен держать ответ перед невинностью…
Да, я скорее склоняюсь к этому. Я устал нести ответственность…»
Стаджанас II, «Размышления»4111 год Бивня, зима, Карасканд
На следующее утро над Караскандом висела пелена дыма. Город был испятнан пустошами пожаров, на которых то тут, то там виднелись огромные выпотрошенные постройки. Мертвые были повсюду: они грудами лежали перед дымящимися храмами, валялись в разграбленных дворцах и на площадях прославленных караскандских базаров. Коты лакали кровь из луж. Вороны выклевывали незрячие глаза.
Пение одинокой трубы скорбным эхом разнеслось над крышами. Все еще хмельные после вчерашнего, Люди Бивня зашевелились, предвидя день покаяния и мрачного празднования. Но из разных районов города стали доноситься голоса других труб — призыв к оружию. Рыцари в железных доспехах затопали по улицам, выкрикивая: «Тревога! Тревога!»
Те, кто взобрался на южные стены, увидели огромные отряды всадников в разноцветных одеждах, что перехлестнули через гребень холма и теперь скатывались вниз по склонам, поросшим редким лесом. Каскамандри I, падиражда Киана, наконец-то лично повел военные действия против айнрити.
Великие Имена отчаянно пытались собрать своих танов и баронов, но это было безнадежно, ибо люди рассеялись но всему городу. Готьелк все еще был не в себе после гибели младшего сына, Гурньяу, и от него ничего нельзя было добиться. А тидонцы отказались покидать город без своего возлюбленного графа Агансанорского. Длинноволосые туньеры после недавней смерти принца Скайельта распались на плохо организованные отряды и теперь безответственно вернулись к грабежу. А айнонские палатины, когда Чеферамунни оказался на смертном ложе, принялись враждовать между собой. Трубы звали и звали, но мало было тех, кто откликнулся на их зов, слишком мало.
Фанимские кавалеристы спустились с холмов так быстро, что большую часть осадных лагерей Священного воинства пришлось бросить, вместе с военными машинами и съестными припасами. Отступавшие рыцари подожгли несколько лагерей, чтобы добро не попало в руки язычников. Сотни больных, неспособных спасаться бегством, были брошены на произвол судьбы. Отряды рыцарей-айнрити, пытавшихся противиться продвижению падираджи, быстро оттеснили или обратили в бегство, а по их следам катились волны улюлюкающих всадников. На протяжении утра Великие Имена лихорадочно собирали тех, кто остался за пределами Карасканда, и прилагали все усилия, чтобы организовать оборону городских стен.
Победа обернулось ловушкой. Они оказались заточены в городе, который уже на протяжении нескольких недель пребывал в осаде. Великие Имена приказали быстро обследовать продовольственные запасы. Когда они узнали, что Имбейян, поняв, что потерял Карасканд, сжег городские амбары, они впали в отчаяние. И конечно же, огромные кладовые последнего оплота города, Цитадели Пса, были уничтожены Багряными Шпилями. Разрушенная крепость все еще горела, маяком возвышаясь над самым восточным из холмов Карасканда.
Восседая на роскошном канапе, окруженный советниками и многочисленными детьми, Каскамандри аб Теферокар наблюдал с террасы брошенной виллы, расположенной на склоне холма, как огромные крылья его армии неумолимо смыкаются вокруг Карасканда. Прижавшись к его огромному, словно у кита, животу, очаровательные дочки падираджи засыпали отца вопросами о том, что здесь произошло. На протяжении нескольких месяцев он наблюдал за Священным воинством из роскошных святилищ Кораши, из возвышенного дворца «Белое солнце» в Ненсифоне. Он положился на проницательность и талант своих полководцев. Он презирал идолопоклонников-айнрити, считая их варварами, ничего не смыслящими в войне.
