Град разбитых надежд (СИ) - "Сумеречный Эльф / Сумеречный_Эльф"

Джоэл задрал голову к небу и отчетливо увидел, как множество трупов парит в воздухе неясными тенями. Снова видения посетили его столь же ясно, как в день бунта юго-западных трущоб. И на этот раз он почти не сомневался в их реальности, вслушиваясь в пение и рык. Пение! О ужас! От увлекаемых к воронке тел исходило пение, они еще были живы, но уже обречены. Какофония звуков нарастала жутким гулом бессильного отчаяния до тех пор, пока Ли не помахал перед лицом рукой.

— Эй? Джо? Все в порядке?

— Устал… устал… нет! — просипел Джоэл, не желая признавать, что задыхается. Изодранное тело благодарно принимало легкую по прежним меркам тренировку лишь до определенного момента, позднее — начало разносить покалывание по мышцам, давить спазмами горло. С каждым шагом огнем наливалась правая нога. Джоэл тяжело привалился к бортику арены, цепляясь за иссеченные ветхие доски, как тонущий рыбак за обломки лодки.

— Пойдем домой? — предложил Ли, виновато, почти умоляюще.

— Нет, продолжим… попозже, — прохрипел Джоэл. Перед глазами прыгали черные точки, свиваясь напоминанием о черных линиях искаженного мира. Неужели именно из них состояло все сущее в их прогнившем городе? Не хотелось верить, ведь Вермело был живым, все еще живым, порой ужасным, а порой и по-своему прекрасным. Еще накануне все вокруг представало радостным, волшебным. Их сказочный день в яблоневом саду просто не могли незримо опутывать эти гадкие темные канаты небытия. Джоэл не верил и не желал пропадать в дебрях метафизики. Реальность намекала ему, что он просто вымотался на крайне непродолжительной тренировке — никаких лишних фактов. Никаких. И даже воронка в небе исчезла, растворилась вместе с парящими мертвецами. Но действительно ли исчезла? Или лишь спряталась от нежеланных глаз? Джоэл очень хотел списать все на посттравматический синдром.

— Что, Джо, болит? — донесся мрачный скрипучий голос, будто кто отварил старую калитку. Из-за деревянных трибун показалась сутулая фигура, и Джоэл сощурился, чтобы рассмотреть ее. Сперва он видел только непонятного чужака, подкравшегося из тени. Но вскоре человек вышел на солнце, неохотно заливавшее пыльную арену сквозь белесую дымку набежавших облаков.

Подошла Энн, серая, как уголь, опустошенная. Неузнаваемо опустились ее плечи, незнакомо болтался сложенный вдвое ненужный рукав плаща. Она глядела из-под неровно свисавших косм, измученная, с черными синяками под глазами, совершенно нездоровая на вид. Если во время похода в театр ее подавленность как-то скрашивал праздничный наряд да тусклое освещение в зале, то теперь, в унылой форме наставницы академии, Энн выглядела старше своих лет, озлобленная, оглушенная тоской, выпитая до дна.

— Болит, — признался Джоэл, отводя взгляд. Вероятно, он тоже слабо напоминал бравого охотника, который еще весной показывал лучшие приемы восхищенной стайке девочек. И сколько тех девочек уцелело теперь, к концу лета, к Празднику Урожая? Не хотелось об этом вспоминать, как и о том, сколь мрачно и убого теперь выглядит обычно аккуратная академия. Взгляд не замечал очевидных вещей, симптомов неведомой болезни: мусора по углам, угрюмых часовых, безлюдье. Все потеряло привычный облик. Все изменилось безвозвратно.

— Теперь все время будет болеть, — мрачно «обнадежила» Энн, прозаически добавив: — Попроси у Цитадели обезболивающие. И вперед. Мне вот выписали, сказали, что через год, возможно, пройдет. А, возможно, и нет. Наплевать им…

Воцарилось неловкое молчание, повисло жужжанием редких мух. Они черными кляксами рассекали полотно воздуха, как неверные слова в бессмысленном разговоре.

— Энн… соболезную насчет… насчет Лулу, — неловко сказал Джоэл.

— Лулу, глупышка Лулу, как вы все ее любили называть. Не такой уж она была глупышкой и меч держала неплохо. Да… — отстраненно вздохнула Энн, но резко, почти с вызовом бросила: — Думаешь, Луиза была единственной в эту ночь? И в предыдущие ночи. Думаешь, она одна обратилась в казарме?

— Что? — поперхнулся Джоэл, вцепившись в доски сильнее, чем любой рыбак в бурю.

— Совсем залежался ты, я погляжу, размяк, — зло задевала Энн. — Хочешь сказать, ты ничего не знал? Ничего не видел? Не слышал? Не хотел слышать! Как и вы все.

— Не знал. Энн, я действительно ничего не знал, — оправдывался Джоэл, пока не понимая, в чем его вина.

— В Академии настоящая эпидемия превращений, — прошипела Энн и со слезами в голосе добавила: — Я теперь не наставница, а чистый палач! За что я это заслужила?

Лицо ее вытянулось, а в бесстрастных ледяных глазах воина, иссеченного жестокой необходимостью причинения боли, мелькнула на миг тень предельной горечи, как у матери, потерявшей своих детей. Как у учителя, лишившихся своих любимых учеников, своего смысла жизни. Да что там! Хуже того — убившего учеников. Горечь непоправимой катастрофы, преступления, даже святотатства.

— Ты это не заслужила! И никто не заслужил, — воскликнул Джоэл, проникаясь бессильной жалостью к подруге и курсантам. Кто же придумал эту жестокую обязанность наставников? Убивать тех, кого воспитывали. Невозможно, неправильно, дико. И все же эта традиция давно закрепилась в Вермело.

Юношей и девушек из Академии приковывали на ночь цепью к ввинченным в пол кроватям, зацепляя обруч на ноге. Джоэл сам это проходил и во время обучения, и недавно в госпитале. В случае обращения наставник или дежурный врач был обязан, нет, даже обречен, немедленно прикончить новоявленного сомна. Но, похоже, у Энн творилось что-то выходящее за рамки ее терпения. Она ожесточенно оскалилась и приблизилась к Джоэлу, понизив голос до шепота:

— Кажется, я знаю, кто виноват… Знаю!

Энн озиралась по сторонам, оглядывалась, как зверь на охоте, как шпион в стане врага. Родная Академия, похоже, превратилась для нее в тюрьму или поле битвы.

— Ты подозреваешь Цитадель? — без труда догадался Джоэл и вспомнил начертанную на карте «черную звезду» с центром в сердце штаба Охотников. Схроны, точки сбыта, подпольные лаборатории — все пустое. Из Цитадели шло сырье снадобий, одно из которых помогло Грете выйти в Хаос. Цитадель же поставляла стимуляторы для юных охотников.

— Доказательств нет. Надо пробраться в лабораторию, — еще тише продолжала Энн.

— Есть идеи, как это сделать? — спросил Джоэл, ощущая, как незримые руки заговора перетягивают его на другую сторону закона, в пропасть анархии. Или же наоборот? На поиски справедливости? Он не знал, отчего песок с опилками под ногами превращался в зыбкую кашу болота. Ясное видение фактов и связей между ними давно погрязло в этом месиве недомолвок и сокрытия информации.

— У меня осталось несколько рецептов на сильные лекарства, — сказала Энн, достаточно громко, чтобы любой случайный зевака решил, будто два покалеченных охотника по обыкновению обсуждают свои раны.

— Обезболивающие?

— Они самые. Сам знаешь, после укуса сомна в тело попадает какой-то яд.

— У Грэма и Бима шрамы до сих пор болят, — вспомнил Джоэл. — Да и у меня… Но рецептов у меня нет. Да и разве они помогут попасть в лабораторию?

— В госпиталь. Мы-то с тобой можем наведаться вместе. По делу. Вот за обезболивающими. Я смогу отвлечь охрану. Вы должны проникнуть в глубь исследовательского корпуса.

— Не слишком ли дерзко? Хватит и одной украденной пробирки, чтобы понять, чем нас накалывают, — засомневался Джоэл, хотя он уже давно буквально мечтал о секретном визите в запретный корпус. Теперь, когда Энн призналась, что Академию охватила локальная эпидемия превращений, приходилось опасаться и за себя. С ним что-то сотворили, что-то изменили в нем в госпитале. И, похоже, эксперимент прошел успешно, но только на нем. Остальные же обращались в монстров-сомнамбул.

— Нет, не слишком. Ничего не слишком! Мы должны узнать, что стали добавлять в стимуляторы. Я слышала крики у стены корпуса. Они кого-то держат в застенках. Но как будто… не человека.

— Легендарного Сомна? — донесся взволнованный голос.

— Будет тебе, Ли! Легендарный мертв, — уверенно отрезал Джоэл. Но непоколебимость нес только его голос, отнюдь не мысли, которые с каждым новым открытием все плотнее обхватывал змеиный комок сомнений.