Азамат Козаев - Ледобой. Круг
Стоит присесть на какое-то время, еще остается на лавке иней, утром вся постель сырая, кое-где изморозь. Приснилось что-то непонятное: Сивый тащит к обрыву мешок с галькой, сбрасывает вниз, потом сам прыгает в студеное море.
Встала ни свет ни заря, облачилась в яркий наряд, что купила в Кеофе, поднялась в трапезную. Парни еще шумели. Осторожно заглянула. Безрод, князь Отвада, Стюжень и еще несколько парней сидели тесным кругом, пили брагу и о чем-то говорили. Не пьяные разговоры – Отвада пребывал серьезен, на лицо легла печать задумчивости, остальные мрачно хмурились, – речь шла о чем-то серьезном. Безрод что-то изредка отвечал, иногда качал головой: «Нет».
Послышались чьи-то шаги, затем детское сопение. Княжна, баюкая сына, ходила по терему, что-то напевала, и малыш почти уснул.
– Не спится? – шепнула.
Говорить в голос не стала.
– Не-а, – тем же шепотом ответила Верна. Получилось, будто подслушивает, но ведь не так! Просто смотреть хочется.
– Говорят, скоро свадьба?
– Ага.
– Если бы не Безрод, уж не знаю, как все сложилось бы.
Верна недоуменно покосилась на Зарянку. Что это значит?
– Не выдержал бы Сторожище, смяли полуночники. Хозяйничали бы здесь Брюнсдюр со товарищи.
– Брюнсдюр? – слышала это имя в крепости, на Скалистом острове, только не поняла, кто это.
– Отвел Сивый беду, в ноги ему кланяемся. Да и нас он поженил.
Верна смотрела и слушала княжну молча, время от времени кося в трапезную залу. Кого только не поженил, а сам до недавнего времени один ходил.
Княжич уснул, сладко пуская во сне пузыри. Зарянка молча показала: «Нам пора в колыбель», тихонько развернулась и удалилась. Парни в трапезной угомонились, молча слушали верховного, время от времени прикладываясь к чарам с брагой.
На свадьбе гулял весь город, да что город – окрестные деревни тоже не замедлили почтить. Деревенские старейшины тащили на свадьбу «того самого Безрода» баранов, гусей, кур, уток, села побогаче – даже телят. Лица мелькали так часто, и оказалось их столько, что у Верны под покрывалом голова закружилась. Глядела в щелку, но до чего утомительно напрягать глаза и вертеть головой по сторонам! Как на всякой свадьбе по двору шныряли мальчишки, лазали под столом, таскали со стола яства, дурачились. Не обращая внимания на пирующих, вразнобой голосили что-то про черного ворона, а чуть позже затеяли странную игру, верховодил в который крепыш лет восьми. Сразу объявил:
– Нетушки, Безродом буду я!
– Тогда я Брюнсдюр!
– Нет, я!..
– Ты в прошлый раз был. Теперь моя очередь.
– Мы будем близнецами Трюггарами!
– А я буду Хаксэльве!
– А я гойгом Зральтром!
– Потом поиграем в «застенков»! Чур, я буду Щелком!
– А я Рядяша!
– А я Неслух!
– Который?
– Что женился…
Дети играют в Безрода… Дети играют в Безрода… Верна вопреки обычаю круто развернулась к Сивому и уставилась едва не в упор. Тот не отворачивая головы, буркнул:
– Что на этот раз?
– Ничего. Явились мне однажды синие, холодные глаза, и жизнь перевернуло вверх тормашками. Странный ты. Холодный, жесткий, непонятный, а тянет к тебе, ровно лягушку к воде.
Ждала, что отшутится, съехидничает. Не стал. Отмолчался.
– И вот еще что. Ну… если, конечно, хочешь знать.
– Говори.
– Тогда, ну… ты понял… дура была. Жаль, назад нельзя отыграть.
– Положим, отыграли, – улыбнулся уголками губ. – Что тогда?
– Отыграли? – улыбнулась, хоть и не видно под белым покрывалом. Шум, гомон гостей, крики мальчишек, речи, здравицы, песни, грохот посуды – все отошло в тень, осталось там, снаружи покрывала, ровно за частоколом. – Увидишь.
Хотела теперь же, немедленно снять со стола его левую руку, заключить в обе ладони и держать. И плевать на уклад. В обычае ничего не сказано про год мучительного ожидания, про внезапное озарение, про груз вины. К такой-то матери все! Сняла Безродову руку со стола, положила на скамью и накрыла правой ладонью. Вот так! Смотри, кому охота.
В щелку видела влажные глаза бабки Ясны и ее счастливую улыбку. Не было бы доподлинно известно про мать Сивого – подумала на ворожею. Ровно прочной нитью оба увязаны, а кто увязал, про то лишь краем уха слышала. Тычок весел и пьян. Светел, как солнышко, широко лыбится, от уха до уха, орет похабные песни. Дородная бабища между ним и Гюстом, похоже, на сносях, налегает на соленья и ухом не ведет на стариковы песни. Привычная, что ли?
Кое-кого из дружины Верна узнала в лицо. Те быки, что сидят по правую руку, – братья Неслухи, они были на пристани. По всему видать, упрямые – вон какие лбы. Тот исполин с хитрыми глазами – Рядяша. Кудрявый здоровяк с окладистой бородой – Моряй. Его ждали особо, говорят, кормщиком на дозорной ладье ходил. Тот сухой вой – Щелк. Очень похож на Сивого. Смотрит так же. Дальше сидят Ледок, Вороток, Прям. Ближе всех расположился князь, рядом с ним – местный воевода Перегуж. Чем-то неуловимо похож на отца. Едва в слезы не бросило папкину дочку.
Отполыхал свадебный день. Нельзя задерживаться дольше, кругом люди, а сами стали ровно изгои. Только никто не гонит, сами бегут. Пришел граппр с лошадями; Губчик, Востроух Тычка, Гарькин Уголек стоят в стойле. Теперь старый похабник стал богат – девять лошадей, хоть конюшню открывай. Ясна сидит притихшая, сурово хмурит брови, но по всему видно – едва не смеется. Пока с балагуром здесь осядут, будут ждать. Еще за столом кто-то из парней завел разговор о дружине на ладью, что повезет Сивого на Перекрестень-остров, в Торжище Великое. Гюст встал и жестом усадил других кормщиков, уже было вскочивших.
– Всем ведь ясно, что пойдет Улльга?
Вскочили и остальные. Только первая дружина Безрода сидела да посмеивалась. Кричи, рви глотку. И так ясно, что «застенки» войдут в состав дружины всенепременно. Безрод слушал, слушал, а когда все порешили, счастливцы заулыбались, а неудачники помрачнели, встал и огорошил всех:
– Никто не пойдет.
Повисшее во дворе молчание, разбил только кашель Гюста, когда тот поперхнулся брагой.
– Улльга останется здесь. Мы уйдем по суше. Так нужно.
Не возразил никто. Молчали, как воды в рот набрали. Наконец верховный рявкнул:
– Выше нос, босяки! Так нужно.
Затянул песню низким, трубным голосом, и молодцы ожили. Пожали плечами – нужно, значит, нужно, – рассмеялись. Верна все гладила большим пальцем кольцо на безымяннике, то самое, что перед боем с дружиной Брюста Сивый выбросил в траву. Будто грелась о золотой кругляш. Целый год вдвоем, пусть и в седлах, но целый год!
– Куда меня поведешь? – шепнула ломким голосом. Давно хотела спросить, но всякий раз ловила себя за язык.
– К Стюженю. – Безрод смотрел прямо в щелку белого свадебного покрова, будто иглой колол. – Старый заговорил избу, вреда не принесем…
