Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста
Однако, там, на борту, отреагировали быстро: парус обмяк, в воду опустились несколько пар весел, тормозя движение большой лодки. Сильные руки вытащила мокрого, задыхающегося и трясущегося карела внутрь, и только потом освободили из петли полузадушенного товарища. Тот кашлял и сипел, держась обеими ладонями за багровую, покрытую вздувшимися жилами шею. Охвен не поверил своим ушам, когда вновь услышал раскаты хохота. Придя в себя, начал смеяться и недоудавленный викинг.
К Охвену приблизился один из бородачей. Он внимательно посмотрел карелу в глаза и полу — утвердительно, полу — одобрительно сказал:
— Ливвик!
Охвен, вначале смутившись взгляда, поднял подбородок:
— Ливвикса.
Дракар продолжил путь на запад. Никто больше не пытался глумиться над Охвеном, хотя, кормить лучше не стали: раз в полтора суток. Солнце изредка бросало хмурые лучи сквозь низкие взлохмаченные облака. Чайки летели впереди носа с устрашающей фигурой злобного змея. Они высматривали что-то в волнах, изредка взмахивая распростертыми крыльями.
— Зачем тебе этот дикарь? — спросил вождь викингов, по имени Уве у своего помощника Рагнира.
Ливвики имели устойчивую репутацию плохих рабов. Работы они не чурались, физически были крепкими, но до самой своей смерти хранили в сердце дерзкую идею свободы. Поэтому за ними нужно было всегда приглядывать.
Тот в ответ хмыкнул, бросил взгляд на скрючившегося на своей скамье Охвена, и только потом сказал:
— Мы с этими карелами похожи: и они, и мы одинаково буйные. С мечом в руке можем постоять за себя, невзирая на количество врагов. Но у меня растет сын.
— Ну и причем здесь твой сын? — чуть раздражаясь от того, что не понимает, бросил Уве.
— Но у наших народов есть отличие, — не обращая внимания на реакцию вождя, продолжил Рагнир. — Мы в себе это буйство воспитываем, а у них оно с рождения. Я хочу, чтобы мой сын, мой Рагнир, сломал этого ливвика, хочу, чтобы он понял, на что он способен.
Уве только пожал плечами — делай что хочешь. Поход в Гардарику был удачным, возвращение тоже складывалось благополучно: никто пока не пытался напасть, чтобы завладеть добычей. Из десяти дней перехода осталось треть. Но здесь уже начинаются острова, море не в состоянии сколь-нибудь сильно атаковать их дракар. Совсем скоро покажется впереди бухта их родного Орхуса, где все они разбредутся по семьям на зимовку, отдохнут, накопят силы, чтобы к весне затеять новый поход. Куда он будет, пока не ясно, но это и не важно. Главное то, что куда бы они ни пошли, они найдут добычу. Завладеют ею и вернутся домой, покрытые славой.
А Охвен, уже с ужасом уверовавший, что другой жизни, кроме как болтаться посреди бескрайнего моря, не бывает, не мог ни о чем думать, даже о побеге. Заноза жалости к самому себе крепко воткнулась в его сердце и уже начала разлагаться, отравляя желание жить и бороться за свое существование. Тоска и безразличие — это тот яд, который любят подбрасывать в свежий морской воздух, в бескрайний красивый пейзаж, вдохновляющий певцов, лукавые морские боги. Охвен вкусил отравы с лихвой.
Однажды, тупо глядя перед собой, пробиваясь в пот вместе с каждым гребнем волны, на который взлетала ладья, он, вдруг, осознал, что даже ни о чем не думает. Сидит, как пес на цепи, не замечая пролетающего мимо драгоценного времени. Дома бы от скуки с ума бы сошел. А здесь — ничего, пусто.
«Так что же делать?» — с ощутимым скрипом пронеслась мысль, первая, пожалуй, за весь сегодняшний день. От ошейника избавиться пока не удается, сдернуть привязь — тоже. После того показательного удушения зазевавшего викинга, на него поглядывают, ожидая сюрпризов, а он сидит и медленно превращается в животное. Надо что-то делать, что-то думать. «Песню что ли спеть?» — подумал Охвен, но тут же отказался от этой затеи: даже дома вокалом никогда не увлекался. «Надо слушать, что говорят, эти викинги. Ловить каждое слово. Вдруг да удастся язык их понять!» — решил Охвен, к тому же в дракаре постоянно поддерживался какой-то разговор. Эти суровые на вид мужики любили поболтать, как добрые на вид женщины.
Но спокойно вслушиваться в разговоры удалось не долго: они вошли в бухту, окруженную с трех сторон землей, потом кто-то заиграл в рог, и с берега ему тотчас же ответили. Дракар вернулся на родную землю.
2
Охвен прибился к этой земле вместе с дракаром. Страсть к путешествиям, взращенная, было, на олонецкой земле, откуда он до этой осени не отлучался, угасла, не оставив даже уголька. Его вывели навстречу шумной встречающей и такой счастливой толпе в ошейнике и поводке, как собаку. Охвену, почему-то, было стыдно за себя, он прятал глаза в землю, пробираясь между мужчинами, детьми и женщинами. Он даже не сообразил, что нужно было попытаться осмотреться на всякий случай, подмечая про себя любые маловажные детали. Об этом Охвен подумал гораздо позднее, когда его торопливо запихнули в прижатый к гигантскому камню сарай.
Внутри был лишь грубо очерченный простыми булыжниками очаг, соломенная подстилка и кое-как сколоченный топчан. Но на сегодняшний день этого было более чем достаточно. Лишь бы земля не уходила из-под ног и не колыхалась. Охвен почти ненавидел море.
Дверь в сарай была на вид прочной и даже не шевельнулась, когда он попробовал ее толкнуть плечом: запоры тоже были на совесть. Стены были сделаны из плотно пригнанных друг к другу бревен. Лишь под самой крышей, до которой можно было легко допрыгнуть, были, вне всякого сомнения, искусственные щели: чтоб хоть какой-то свет проходил.
Охвен, не знакомый пока с тюрьмами, не мог взять в толк, для каких целей было изначально приспособлено это строение. Но он не стал голову ломать, лег на топчан, предварительно набросав на него целый ворох сена, выбирая посвежее и посуше. Едва только голова коснулась подобия подушки, как организм, измученный долгим морским переходом, сказал «кранты» и выключил сознание.
Карел спал, словно в беспамятстве, не видя снов, не слыша шума радостного праздника, который устроили на этом хуторе по поводу возвращения Рагнира сотоварищи. Команда дракара разошлась по домам, у кого они были. Ну, а кто не был обременен жилищами, отправились в Орхус, где можно было лихо покутить на постоялых дворах, просаживая полученную за поход плату.
Охвен не слышал, как поздним вечером дверь в его пристанище отворилась и полупьяный Рагнир показывал своему сыну, тоже Рагниру, на неподвижно лежащего человека, говоря при этом:
— Вот, сын, привез я тебе зверя. Будешь его воспитывать, как свою собаку. Только учти — это карел — ливвик. Они очень своенравны. Сделаешь из него человека, точнее — послушного раба, значит — готов пойти со мной в поход.
