Наталия Мазова - Янтарное имя
Очень похожее, но не твое. Кто-то сделал тебе его на заказ, как и эту одежду. И…. и к тому же перестарался, делая – оно так же не пристало простому хаанарскому барду, как и твой наряд. Я не могу объяснить, в чем это выражается, но, особенно когда ты сидишь вот так неподвижно, возникает странное ощущение….
– Словно все твои черты, все без изменения, кто-то перенес на плоть Нездешнего, – неожиданно дрогнувшим голосом довершила Ативьена.
Слово было произнесено – и снова, в который уже раз, над столом повисла напряженная тишина.
– И что же теперь? – Гинтабару наконец-то передался страх Доннкада, и он, теряя ускользающий обрывок надежды, попытался поймать взгляд друга. Но теперь пришла очередь Доннкада опустить глаза:
– Ох, Еретик…. Если б я знал это сам….
Часть II. Горько вино любви моей…
Улочка, узкая, как взгляд из-под капюшона рясы, иссиня серой рясы ордена святого Квентина. Стены, потемневшие от непогоды, неистребимый запах сырости…. и мостовая, заваленная нечистотами. Растар поскользнулся на дынной корке и, с трудом удержавшись на ногах, привычно, по-олайски, помянул крест Господень в весьма причудливом контексте.
– Не богохульствуйте, брат мой, – строго одернул его Эллери.
– Будешь тут богохульником, когда ногу вывихнешь, – устало отозвался Растар. – Дернул вас черт, отец Эллери, срезать путь через Лентиату! Пока этот квартал пройдешь, всех святых успеешь помянуть….
Словно в подтверждение этих его слов, где-то наверху распахнулось окно…. Эллери успел отшатнуться, поэтому замоченным оказался лишь широкий рукав его одеяния.
– Повезло, – флегматично уронил Растар, стряхивая с пострадавшего рукава коллеги пару крупинок. – Всего лишь вода, в которой мыли пшено – а могли бы и ночной горшок выплеснуть.
– А нечего всяким монахам под нашими окнами ходить! – раздался сверху звонкий девичий голос и столь же звонкий смех.
– Ну погоди у меня, ведьма! – Эллери погрозил кулаком захлопнувшимся ставням. – Доберется до тебя Святая Инквизиция, по-другому запоешь!
Растар ничего на это не ответил, хотя мог бы. Мог бы напомнить, что предлагал отцу Эллери ехать в собор в экипаже, но тот в ответ начал что-то вещать про подвижничество, аскезу и смирение грешной плоти…. (Знаем мы эту грешную плоть! Все значительно проще: из окна возка толком город не разглядишь….) А еще мог бы лишний раз вспомнить о судьбе преподобного Донела, инквизитора соседней Римпады, год назад за излишнее служебное рвение заработавшего вязальную спицу в бок на такой же узкой улочке. И Эллери рискует кончить тем же, если будет видеть непотребство в таком вот обычном на юге озорстве, а главное – делать из этого оргвыводы.
Да сам-то пусть кончает, как хочет (Растар чуть заметно усмехнулся, когда сия двусмысленность мелькнула в его уме) – лишь бы ему, Растару Олайскому, жизнь не усложнял! Не приведи Господь этому подвижнику и аскету отыскать в Олайе какую-нибудь беду на свою шею – ему-то, может, и поделом, да спросят за это с Растара.
Восемь лет занимает он пост главного инквизитора Олайи.
Восемь лет хранит родной город от колдунов и демонов, от чар и соблазнов всех видов. И никто в Олайе не посмеет сказать, что за восемь лет на этом посту Растар отправил на костер хоть одну невинную жертву. Всем ведомо, что он официально разрешил крестить тех детей, что иные женщины приживают от «красивых господ с холмов», как стыдливо зовут они киари. Разрешил, потому что один Господь для всякой дышащей и мыслящей твари, и не вручить ребенка Ему – значит, подарить дьяволу.
Вот только как объяснить сие этому упертому отцу Эллери, что так горд титулом инспектора, личного посланника самого Великого Инквизитора Кастеллы? Да они там, у себя в столице, небось, забыли, когда живого киари видели, вот и не могут отличить его от демона! А у нас этих киари, слава Всевышнему, до сих пор – под каждым кустом, и поди запрети бабам с ними ложиться! За всеми не уследишь….
Растар тяжело вздохнул. А ведь как пить дать, отплатит ему Эллери за все его заботы тем, что накатает в верховный капитул отчет «о недостаточном инквизитора Олайи усердии по искоренению ведовства бесовского». Разве что умилостивить его показательным аутодафе? Да только где ж его взять – Каттину, что с инкубом жила, уже два месяца как плетьми на Соборной площади выдрали, и с тех пор – ничем-ничего….
Узкая улочка вывела Растара и Эллери к набережной Нараны – злые языки поговаривали, что река прозвана так за цвет воды, а вовсе не за апельсиновые сады где-то там ниже по течению. Вдоль берега росли полинявшие от зноя тополя, а под ними имелась пара каменных скамей, на одну из которых и присели отдохнуть господа инквизиторы. Растар на всякий случай ниже надвинул капюшон такой же, как у Эллери, квентинской рясы: это столичного инспектора никто здесь не знает, а ему вовсе ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.
Неожиданно Эллери резко, как настороженная пастушья собака, повернул голову влево. Растар проследил направление его взгляда…. По горбатому мостику через Нарану шла женщина лет двадцати восьми с виду, одетая как санталенская крестьянка: длинная льняная рубаха-платье, поверх – блио из коричневой шерсти. Подол рубахи до колен и рукава до локтей были сплошь покрыты искусной вышивкой в зеленых тонах, изображающей цветы и травы. На плече женщина несла объемистую торбу, связанную из полосок разноцветной шерсти, а в руке – пучок какой-то травы.
Высокая, сильная, с густыми черными волосами до плеч и уверенными движениями, не стесняемыми простой одеждой, она, конечно, мало походила на привычных Эллери горожанок Севера – хрупких, скованных, упрятанных под покрывала….
– Скажете, и это не ведьма? – Эллери раздраженно повернулся к Растару. – Горе городу, по которому бесстыдно разгуливают такие женщины, выставляя свою красоту напоказ, да еще и с колдовскими знаками на одежде….
– Ну это уж вы перегнули палку, отец Эллери, – не выдержал Растар. – Таких браслетов да подвесок вам любой деревенский кузнец из медной проволоки за час целую кучу наделает. Вышивка непривычная, это да, но почему бы женщине не украсить свою одежду, если Господь дал ей глаза, чтоб увидеть, и руки, чтоб воссоздать Его же творение? Или, по-вашему, носить украшения – смертный грех, а вышивать должно лишь покровы на церковный алтарь?
– Может, это и так. Но если женщина столь очевидно не скромна и не богобоязненна, поневоле предположишь….
– А вы не предполагайте, отец Эллери, – не без язвительности отпарировал Растар. – Вы лучше отца Сандера порасспросите, как она у него в церкви травы свои святит. Это деревенская знахарка, а не знатная горожанка, чтоб ходить под вуалью да мелкими шажками.
