Татьяна Тихонова - Дьюри
— Вам надо уходить отсюда, отец в сговоре с Ангератом.
Я видела, как Харзиен горько усмехнулся и стремительно бросился к коню. Он уже был там, когда Лессо оказалась возле меня. Она подошла так близко, что я отчетливо увидела уползающие, словно съеживающиеся следы паутины на ее лице. Было видно, что эта сетка стягивает ее кожу, судорога передергивала красивое лицо, причиняя боль. Но Лессо, схватила меня за руку и лихорадочно зашептала:
— Я — все равно пропащая, мы все пропадем, нас всех сожрет паучья чума, я видела это, — она торопилась, глаза ее горели болезненным блеском, красные пятна оставались там, где только что была паутина, — но ты спасешь моего дьюри… Не спрашивай, — остановила она меня, вытянув вперед руку, — я видела… Ты ничего не можешь, да, но ты сильнее многих из нас…
Лессо закашлялась, тяжело, со свистом втягивая воздух, она кое-как остановила кашель, понемногу успокаиваясь.
— А я тебе за это подарю силу… — проговорила Лессо, наконец.
Видя мое замешательство, она расхохоталась, судорога боли передернула ее лицо, и я, не задумываясь, притянула ее, обняла, и проговорила:
— Молчи.
Лессо замерла, уткнувшись в мое плечо, но это длилось лишь мгновение. В следующую секунду она уже выпрямилась и отстранилась от меня. Глаза ее искали дьюри. Нашли. Потеплели на какую-то долю секунды, и застыли.
А ардаган был уже рядом. Дьюри протягивал мне руку, я же смотрела, как снова лицо Лессо затягивает черная паутина. Кожа ее сморщивается, пальцы скрючиваются, и уже, поворачиваясь и протягивая руку Харзу, я увидела, как ее скрюченная рука кидает нож в дьюри, и дикий хохот вырывается из ее рта… Вцепившись в руку Харзиена, я резко поднимаюсь вверх, оказываясь прямо перед ним и вижу его глаза… И больше ничего… Лишь красное пятно мешает мне увидеть его, оно растет во мне, растет…
Часть 5
1
…Белые стены, пустая комната, белый квадратный плафон на потолке. Черный коридор впереди меня. В конце его радуга. Я ухожу, оставляя позади себя белую комнату. Но кто-то тянет меня за руку. Тянет обратно, что-то говорит. Его слова комариным писком лезут в уши, пытаясь быть услышанными. Отмахиваюсь, отворачиваюсь. Мне туда… Я иду к радуге…
— Долго еще я тебя буду звать?! — громкий голос Элизиена добирается до моего сознания, и я вздрагиваю и открываю глаза.
Белый, яркий свет… потолок с белым квадратным плафоном завертелся вместе со стенами, потолком… Быстрее… Еще быстрее… Зажмуриваюсь… Откуда здесь Элизиен? А комната продолжает кружиться вместе со мной… Тошнота подкатывает к горлу… Значит, жива…
— А я тебе что говорю?! — удивляется Элизиен, и я слышу, как он улыбается.
— Ты всегда мне удивлялся, Элизиен… — отвечаю, не в силах открыть глаза, — я же говорю, я — тупая…
Слышу, как он беззвучно хохочет. И замолкает. Почему я это слышу?
— Потому что я этого хочу, Олие, — ответил Элизиен.
Я открываю глаза. Белая комната продолжает кружить, но я ищу этого хитрого дьюри. Он спрятался от меня, он за моей спиной…
— Меня нет, Олие. Я умер, ты помнишь? — тихо говорит он у самого моего уха.
— Помнишь… — повторяю машинально за ним, — значит, ты… А я… А Харзиен?..
— Поэтому ты и должна вернуться, — отвечает Элизиен, — а ты вот уже третий день идешь к своей радуге. Но ведь если сильно далеко зайти, можно не вернуться оттуда…
Продолжаю пытаться остановить вращение комнаты и взбесившегося плафона, но у меня ничего не получается, и я вновь спрашиваю Элизиена:
— А как же ты? Ты ведь вернулся?
Элизиен знакомо хмыкает и отвечает:
— Я и не уходил.
Что за черт?! Не получается шевельнуть ни рукой, ни ногой…
— Какие проблемы, О! Сейчас отвяжем…
Отвяжем? Я привязана?! Капец какой-то!
— Ну, наконец-то, первое здравое слово, услышанное мной от тебя за эти три дня! — засмеялся Элизиен. — Как же я мог уйти, Олие, если сам вызвал тебя? Надеюсь, ты собираешься вставать, потому что я уже отвязал тебя?
Белая, ровная как стол лавка, на которой была привязана я, стоит посредине комнаты. В комнате я одна…
— Если не считать меня, а не считать меня ты уже не можешь… — ворчит тихо Элизиен.
Это мне что-то напоминает… Где-то я это уже слышала…
— Сато? Это ты был тогда? — удивленно спрашиваю пустоту.
— Я, конечно… Пора уходить, Олие…
Дверь, слишком большой прямоугольник для таких мелких как я, была наглухо задраена, видимо, с обратной стороны. Но, случайно коснувшись ее, вижу, как пальцы входят в нее будто в масло. Отдергиваю руку…
— Что со мной, Элизиен?
— Лессо умерла. Чума доела ее на следующий день. Она передала тебе свою силу.
— Где я?
— В Ошкуре.
— Почему же я все еще жива?
— Они хотят с твоей помощью отыскать последнего дьюри…
— Харзиена?
— Милиена… Короля дьюри они теперь считают мертвым…
— А он? — по-прежнему стоя лицом к двери, я жду ответа, и кажется мне, что ни тени волнения во мне, но это просто я перестала дышать.
— Харзиен жив.
— Тебя не могут слышать?..
— Они могут слышать мертвых?
— Я не знаю, что смогут люди в будущем, но то, что они этого хотят, это точно… И еще…
— Что еще, О? Надо уходить…
— Ты считаешь, что это надо делать через дверь? — с сомнением покачала головой я, и пол качнулся под моими босыми ногами.
Вздохнув, я провела по стене рукой.
Лессо, веди меня… Куда пошла бы ты, тиану? И не забудь про флейту, Лессо…
В голове моей возникло слово Мизери и… я исчезла. Поискала глазами окно и, не найдя его, прошла сквозь дверь.
Коридор, огромный, холодный, освещаемый множеством квадратных белых светильников на высоком потолке. Не раздумывая, поворачиваю направо, коридор тянется далеко вперед, я не вижу ему конца. Сворачиваю, прямо передо мной дверь, задраенная также наглухо, словно ее закрыли и заварили, и скрыли от чужих глаз швы.
Прохожу сквозь нее… А-а-а… внезапный крик давлю в себе. Я падаю. Широкая лифтовая камера уходит далеко вверх и вниз. Лифт бесшумно катит на меня сверху. Вижу его тяжелую махину, скользящую без единого шума. Поднимаю руки, словно бы собираюсь прыгнуть в воду с вышки, и лечу вверх… Навстречу лифту… Лессо, ты сошла с ума… Там может кто-нибудь быть…
— Лессо в тебе нет… Есть ее память и дар… — Элизиен вовремя вмешивается в мой междусобойчик, иначе точно мне бы башню сорвало в разговорах с двумя покойниками. — Это точно, — добавляет он с усмешкой. — Но обращаясь к ней, ты, похоже, заставляешь ее помнить о тебе и помогать…
