Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера
Уползти обратно дракон не мог. Драконы, как и змеи, не умеют пятиться, и для того, чтобы вернуться в пещеру, он должен был сперва полностью выбраться наружу. Он огляделся, медленно поворачивая голову, гигантскую, но на длинной шее казавшуюся совсем небольшой и по-своему грациозной. Враги заполнили все его ущелье, но они вели себя смирно. Все, кроме одного, стоящего на дороге в агрессивной позе. И ради нападения, и ради защиты дракон должен был двигаться вперед. Он предпочел бы не связываться с таким количеством народа, но убраться подобру-поздорову и залечь, обороняя узкий ход, по которому только и можно было добраться до его сокровищ, он не мог. Ему все равно приходилось ползти прямо на этого, чья чешуя смутно напоминала ему что-то неприятное. Что-то, чреватое болью ран, потерями и смертью. Что-то, вызывавшее воспоминания о жгучей ненависти. И голод… уже довольно сильный, раздраженный сочным запахом мяса юной самки совсем рядом. Этот-то голод и выманил его сюда, а теперь усмирять его было поздно.
Чуть насторожило его едва ощутимое присутствие какой-то магической силы, отдаленное, приглушенное, и, во всяком случае, исходящее не от стоявшего перед ним. Он огляделся — сказать по правде, был он подслеповат — ища источник, и удовлетворенно кивнул: тот был далеко и не представлял непосредственной опасности. Разве что в будущем. А голод был сейчас. Изогнув могучую шею, дракон, пошевелив кадыком, пустил в стоявшего перед ним струю мутно-красного пламени.
Мне впервые довелось увидеть это, и после я уж никогда не забывал. Клубящаяся струя драконьего пламени, жарче коего лишь лава — кровь матери-земли — ударила в то место, где только что был Звенигор. Огонь потоком изливался из чудовищной пасти, от него в стекло спекся песок и почернели каменные ребра ближайших скал, а издали над самим этим местом можно было увидеть грибообразный столб черного дыма. А в пламени, против отчетливо видимого течения напалма, к драконьей голове метнулась ослепительная, словно добела раскаленная ящерица, бывшая гибче угря и легче пера. Ее светящийся ореол становился все шире, и красное драконье пламя выцветало, становясь все жарче, словно сам саламандр, охваченный боевым восторгом, завладел силой этого потока, обуздал его, подчинил себе, изменил его направление и взмыл вверх на самом его гребне. Доля секунды, и огонь, обратившийся вспять, бушевал уже вокруг головы ошалевшего звероящера. «Нос! — чуть не заорал я. — Все верно, чувствительный драконий нос!»
Дракон, чье сокровенное оружие было обращено против него самого, опустил на глаза бронированные заслонки век. Тем самым он спас уязвимые глаза, но теперь ничего кругом не видел. И его нежный нос… Он уже дымился, а спрятать его под крыло и погасить ящер не мог, крылья были еще плотно прижаты к спине каменным сводом норы, доселе служившей ему надежнейшим из убежищ. Однако боль ожога заставляла его терять рассудок, и он не нашел ничего лучше, чем уткнуть нос в землю, в рыхлый песок под своей левой мышкой, не опаленный еще его жарким дыханием, и теперь в этой униженной позе он был окончательно покорен и повязан.
Несколько мгновений держалась мертвая тишина, потом из месива взрытого песка и щебня на ноги поднялся Звенигор в своем человеческом обличье, оживленный и свежий, будто из сауны. С его кольчуги наземь капал серебристый расплавленный металл. Слуги и стража немедленно подтащили к принцу какое-то громоздкое сооружение из гибко сочлененных металлических пластин, и с их помощью Звенигор неторопливо застегнул на драконе обруч ошейника, к которому крепилась конусообразная сеть намордника. Пара колец, соединенных короткой цепью, сковала передние лапы с таким расчетом, чтобы дракон мог кое-как передвигаться, но, боже упаси, не был бы в состоянии пустить когтистые конечности в драку. Затем к ошейнику прикрепили цепи, а к ним — лебедки, объединенными усилиями полусотни саламандр вытянули дракона из норы, как пробку из бутылки, и уволокли пленника куда-то вверх по ущелью.
«Приманка», будучи саламандрой, ничуть не пострадала в этой огненной передряге, задевшей своим краем и ее. Правда, ее шелковое неглиже было почти полностью испепелено, и отец поспешил закутать ее в новый плащ, но ее перемазанное копотью и счастливыми слезами лицо было обращено в сторону Звенигора с выражением отнюдь не равнодушным. Она вполне осознавала, какую важную роль сыграла в его сегодняшнем триумфе. Звенигор сказал ей несколько учтивых слов и поцеловал руку. Если бы теперь он попросил ее вырвать сердце и положить к его ногам, она бы сделала это без малейшего колебания, однако принцу, видимо, было уже не до нее. Найдя меня глазами, он кивнул, словно приглашая подойти поближе.
Честно говоря, это было нелегко. Вокруг Звенигора образовалась бурлящая толпа, и мне пришлось применять Могущество, чтобы проложить себе дорогу через эту сумасшедшую ходынку. Я всерьез опасался, что, действуя подобным образом, могу нажить себе среди саламандр не одного влиятельного врага, но тут все пихались, словно крестьяне на ярмарке, и кому-то все равно приходилось расплачиваться боками, а кому-то — выходить победителем за счет острых локтей. Так что пусть они не обижаются, раз я всего-навсего приспосабливаюсь к местным обычаям.
Звенигор стиснул мою ладонь и заставил встать рядом. Вокруг, сколько хватало глаз, бушевало настоящее цунами восторга. Я понял в этот момент, почему находится столько глупцов, желающих взвалить на себя королевские хлопоты. Какими должны быть сила воли и отвращение к мышиной возне власти, чтобы противиться эйфории подобных минут! Ведь именно сейчас ты — самый-самый. Магнусу никогда не найти лучшего момента, чтобы под шумок подсунуть Звенигору корону.
— Я хочу сделать заявление! — крикнул Звенигор. — Даже два!
Стоявший рядом советник из диадохов вскинул руки над головой, и народ единым духом преклонил колени. Сразу настала мертвая тишина. Да, здорово вышколил их Златовер. Молчи, когда говорит король!
— Во-первых, — начал принц, одновременно снимая шлем и вытирая взмокший лоб, оставляя на нем полосу сажи с рукавицы: ни дать, ни взять — юноша, подручный кузнеца, — я объявляю траур завершенным!
Пронесшийся по массам вздох был явно вздохом облегчения, но Магнус, обеспокоившись, что-то торопливо зашептал на ухо принцу.
Тот досадливо отмахнулся и продолжил:
— Во-вторых, король Златовер жив, и пока он жив, клянусь, я не приму короны. Сегодня же я отправляюсь в путь, чтобы с помощью друзей и удачи преодолеть лишающее его жизни колдовство. Ваша верность законному королю будет мне отрадой на протяжении всего опасного пути. Ответственным за то, чтобы по возвращении я нашел короля не в худшем состоянии, чем теперь, будете вы, дражайший дядюшка Магнус. Нет-нет, не спорьте, столь важное для меня дело я мог бы доверить только вам.
