Александр Серегин - Нереальные хроники постпубертатного периода
— Я тоже мог бы подумать, что это был сон, но когда я очнулся в том, же трамвае, то был грязный как черт и запах от меня был, как будто я на мусорнике спал, а это просто такой запах был в вагоне. Они больше двух суток, вот так стояли, как селедки в бочке, голодные, холодные и немытые. Туалета, как ты понимаешь, им тоже не предоставили, даже параши. Я пока до общаги добрался, от меня все шарахались, а Ксения Ивановна точно решила, что я обмочился.
— А ты, правда, как? Ты мне как другу скажи, с кем не бывает. Перебрал, мочевой пузырь тоже не камень.
— Нет же тебе говорю, а одежда? Рубашку я тоже обмочил? Я утром очнулся совершенно измотанный, потому что там помогал танкистам носить, тех, кто еще был жив в здание станции, а мертвых мы просто слаживали возле вагона. Там было три вагона, всего человек триста. Даже живые ходить не могли, ну а про мертвых …, а нас — двенадцать танкистов и я. Пока мы всех разнесли, я уже совсем без сил остался и замерз, как собака, снег же шел.
— Какой снег, июнь месяц?
— Это здесь июнь, а там был январь, двадцатое число сорок пятого года.
— Ну, всё приехали. Янек, ты сообрази, может такое быть? Ты по пьянке попадаешь в зиму сорок пятого года, там усилено спасаешь наших заключенных, замерзаешь, вымазываешься… сильно, и всё это по правде и наяву. Нет, то, что по пьянке я верю, но всё остальное.
— Вот и ты не веришь. — Ян подумал, — а первый раз? Я был трезв, как стекло.
— Так и первый раз был?
— Был, только ты не ухмыляйся. Я попал в десятое апреля 1854 года, это день бомбардировки Одессы англо-французской эскадрой. Я просто сидел на Приморском бульваре и вдруг оказался на батарее прапорщика Щеголева. Я видел Щеголева, я с ним разговаривал, я видел, как стреляют английские пароходы по городу и батарее. Я видел убитых артиллеристов, накрытых брезентом. Пока я бегал там по батарее и дальше к бульвару я вымазал босоножки в сажу, а сам перецепился через ящик для ядер и разбил ногу. Когда я очнулся, то сидел на лавочке возле пушки, которая стоит на постаменте возле Горисполкома. У меня была разбита нога, а босоножки вымазаны в странную сажу, при этом на бульваре был совершенно чисто, даже бумажек от мороженного я не видел.
— И что с утра ни-ни?
— Клянусь.
— А с вечера сильно? — Андрей провел пальцами по кадыку.
— Ни грамма!
— Вопрос конечно интересный, если не врешь.
— Смысл мне врать? У меня голова пухнет от всех этих приключений, и я ведь никому ничего не рассказывал. Если узнают, меня точно в психушку заберут.
— Ты не паникуй, надо попробовать придумать какое-то логическое объяснение, этим выкрутасам. — Новаковский прищурился, раздумывая. — Ты туда попадаешь усилием воли каким-то, или это происходит самопроизвольно?
— Какое усилие, ты думаешь, я хотел бы туда попасть, особенно в вагон? Ты не представляешь, что там было, я за час чуть не поседел, стал старше на годы.
— Вот, может, как раз в этом объяснение? У тебя пубертатный период затянулся, не психуй, с физиологией у тебя всё в порядке, а в бестолковке полная галиматья и природа решила помочь твоему возмужанию. У нас-то сейчас войны нет, вот всевышний и решил тебя отправить туда, куда Макар телят не пас, заодно и повзрослеть тебя заставил, хотя на первый взгляд, этого совершенно не видно.
— Так бога же нет.
— Ну, это, как сказать. На зачете по атеизму ты по-другому и не говори. Его, конечно, никто не видел, но никто и не видел, что его нет. Кроме того, кто знает, бог там или нет, но какая-то высшая сила тебя перекидывала туда-сюда. — Андрей внимательно и с сомнением еще раз посмотрел на Яна, — я надеюсь, ты меня не разыгрываешь, а то, ты меня знаешь, прибью, как Барсик муху?
— Андрюха, как на духу, только ты, пожалуйста, никому не рассказывай. Драгой, если узнает, он же своим куриным мозгом всё равно ничего не поймет, а ржать будет, как лошадь и доставать по любому поводу. Ты знаешь, я сейчас подумал, Петр Андреевич еще рассказывал, как он воевал, уже в конце войны. Его даже к ордену представили, правда, потом не дали, они опоздали из увольнения и их в штрафбат. Вот было бы мне весело, если бы я попал в штрафбат.
— А, чё, там веселого, застрелили бы на хрен и вся любовь.
— Может просто ранили.
— Нет, грохнули бы точно, ты же в тактике боя не понимаешь ни рожна — салабон. Толи дело я — опытный человек, два года армии за плечами.
— Ну да, полководец хренов с огромным опытом охраны нелетающих самолетов.
Андрей хотел возмутиться, но Ян его остановил жестом.
— Ты знаешь, Андрюха, только сейчас отпустило немножко, а то ком в груди стоит, вздохнуть тяжело. Ты когда-нибудь трупы носил? Не покойника в гробу, а труп? Они все худые, легкие. За них браться страшно, а ты понимаешь, что надо. Еще этот запах. Я только теперь понял, что некоторые умерли еще раньше, сутки, двое суток назад и это был трупный запах. Запах разложения, знаешь, он такой сладковатый противный, как меня там не стошнило?
Глава 7
Целый день друзья обсуждали эту проблему, даже когда ехали домой в общежитие.
— Ты знаешь, Андрей, мне не нравиться твоё мистическое объяснение феномена перехода в другое измерение. Что, если у человека в это время, я имею постпубертатный период, проявляется особая внутренняя энергия, позволяющая ему при высоком эмоциональном напряжении переходить в параллельные миры.
— Во-первых, коллега, такого термина «постпубертатный» в науке не существует, а во-вторых, причем тут высокое эмоциональное напряжение, если ты сам говорил, что переход происходит самопроизвольно?
— Неважно, термины тоже, кто-то когда-то придумывал. Я имею в виду период, когда у молодого человека уже полное половое созревание произошло, но старение еще не началось. Может быть, это очень короткий период, я когда-то читал, что клетки начинают отмирать в очень раннем возрасте.
— Да, они начинают отмирать еще с рождения, только, когда ты растешь, у тебя их вырастает больше, чем отмирает, а когда стареешь, то наоборот.
— Но ведь наступает такой период относительного равенства, баланса, когда человек находиться в состоянии равновесия! У него золотая середина: сколько клеток рождается, столько и отмирает. Понимаешь — золотой век. Так вот такой период как раз и называется постпубертатный или период стабильности, после этого начинается период регрессии, как у тебя, ну там облысение, старческий маразм.
— Стабильный ты мой, хоть бабу разок трахни, а потом будешь рассуждать о стабильности.
— А вот это как раз и может быть началом периода регрессии. Ты посмотри на Алика Драгого, он сколько баб уже перетягал и толку. У него пубертатный период сразу перешел в период регрессии.
