Дмитрий Браславский - Паутина Лайгаша
– Чего не знаю, того не знаю, – граф развел руками. – Вроде как собирался и, может, даже в путь отправился. Столько времени прошло, никто уж толком и не помнит… Что-то там не заладилось: то ли какое знамение было, то ли семью так и не решился покинуть: он ведь женился почти сразу, как получил от сына Раоми щедрое вознаграждение… ну, скажем так, за службу.
– Я вот чего не пойму, – не выдержал Макобер, – зачем все так сложно? Хочешь подарить сокровища – ну и дари. А то какие-то ключи, пути…
– Винсент тоже задавал себе этот вопрос, – улыбнулся граф. – Пока не узнал, что сокровищница принадлежит…
– Самому Раоми? – не удержался Торрер. И виновато огляделся вокруг.
– Что стар, что млад, – проворчал себе под нос гном.
– Хуже, – на этот раз Сильвен был необычайно терпелив. – Лазоревому храму.
Мессариец присвистнул: в старину так называли Орден Айригаля или его святилища. Один из самых могущественных религиозных Орденов, не забывающий обид и не прощающий тех, кто хоть раз встал у него на пути.
– А в этом что-то есть! – восхищенно воскликнул Макобер. – Подарить сокровища, которые тебе не принадлежат. Вот это по-нашему!
– Не принадлежат, – согласился с ним граф. – Но вряд ли прадеда это смутило бы. Особенно учитывая, что никто из моей семьи не мог похвастаться хорошими отношениями с Орденом. Да и я, как выяснилось…
Беральд вздохнул, вспомнив о своих недавних приключениях.
– История, безусловно, занимательная, – выразил общее мнение Айвен. – Но, простите, какое она к нам имеет отношение?
– Как я уже говорил, – грустно ответил граф, – Винсент ничего не унаследовал от своего отца. Так что фамильных драгоценностей у нас в роду, прямо скажем, немного. И легенда – пожалуй, самое дорогое, что досталось мне от предков.
– То есть вы хотите отдать ключ нам? – не поверил Айвен.
– Если бы все зависело только от меня, – чувствовалось, что Беральд приступает к самой щекотливой части своей истории, – ключ бы давно уже был у вас. Дед клялся, что не раз видел его, но после смерти Винсента тот как испарился. Мне повезло больше: в конце зимы я обнаружил в семейном архиве любопытный свиток, написанный рукой самого прадеда: «Ключ в руке у окаменевшего стража. Смотри колодец, глаз и клюв грифона». И что поразительно, на той самой полке, куда я из года в год складываю приходные книги. Голову на отсечение даю: раньше его на этом месте не было.
– Скажите, разве ваш прадед был магом? – недоверчиво спросила Бэх.
– Магом? Нет, почему? – удивился Беральд.
– Я просто подумала, что раз он смог заставить стража окаменеть… Или это просто какая-то статуя?
– А, вот вы о чем, – граф рассмеялся. – Сказать по чести, я ума не приложу, что он имел в виду. Может, и правда какому-то стражу ключ доверил: нанять чародея – дело нехитрое. Правда, и замка того уже нет… Он стоял совсем неподалеку отсюда, вон за тем лесом. Когда умерла мать, отец решил… Тем более что когда Винсент купил замок, тот уже был довольно ветхим… В общем, сейчас там, наверно, одни развалины. Разве что колодец и сохранился.
– Почему же ни один из ваших предков так и не смог завладеть ключом? Пусть даже без свитка – просто отыскать его. Или замок был столь велик?
– Вот именно, – поддержал жрицу Макобер. – Да я бы ради такого дела весь замок… по камешку…
– Ну, до этого, к счастью, дело не доходило, – улыбнулся Беральд. – Пытались, искали. Но Винсент не раз говаривал, что ключ признает лишь того, кто действительно решится отправиться на поиски сокровищ. Не побоится пойти против всей силы Лазоревого храма.
Он грустно вздохнул.
– Полагаю, никто из нас был просто не готов поставить на карту все – графство, семью, привычную жизнь, в конце концов. Сокровища, конечно, не шутка, – в тоне Сильвена послышалась неожиданная мечтательность, – да только где они еще. И удастся ли их добыть.
– Да вы, Ваше Сиятельство, вроде как не из робких, – усмехнулся в бороду гном.
– Смею надеяться, – вскинул голову граф. – И все же… Одно дело – осадить монастырь, выросший на моей собственной земле. Совсем другое – бросить вызов Ордену, проникнув в его владения. Как вы вчера ночью.
Талисса притихла: без колебаний кинувшись на выручку Беральду, никто из друзей не задумался, что наживает себе, быть может, самых злопамятных врагов в своей жизни.
– Так что ключ ваш по праву, – граф помедлил, словно колеблясь, не стоит ли на этом остановиться. – И мне почему-то кажется, что прадед… остался бы доволен моим выбором.
Глава V
Много веков назад караванный путь в Антронию едва ли мог обойти Верганд стороной. Теперь же над бесконечным морем песка последним напоминанием о тех временах, когда здесь жили люди, возвышались лишь гигантская пирамида и плоские вершины надвратных башен.
Потемневшую от времени пирамиду, чьи серые замшелые камни казались ровесниками самого Двэлла, венчала овальная чаша. Чем была эта пирамида – храмом забытых, покинувших мир богов? Дворцом местного эмира? Средоточением таинственных магических Сил? Ныне ничто не напоминало о прежнем величии; один только ветер меланхолично перебирал песок, тонким слоем покрывавший дно чаши, да солнце и звезды, сменяя друг друга, с любопытством заглядывали внутрь.
Обычно единственное, что открывалось их взглядам, – массивный мраморный трон, к которому вело несколько широких ступеней. И не было среди смертных человека, способного прочесть высеченные на нем руны.
Обычно, но не сегодня.
С наступлением ночи дно чаши внезапно озарилось призрачным голубоватым светом. Порыв ветра – и напротив трона появились мягкие шелковые подушки, расшитые причудливой вязью.
Два сияющих белоснежных вихря одновременно взметнулись к небесам. И стоило им рассыпаться каскадом ослепительных искр, как оказалось, что чаша уже не пуста.
На троне, картинно подперев голову рукой, расположился стройный черноволосый юноша в ниспадающем темно-синем одеянии. Сдавливающий лоб тонкий платиновый обруч, холеные пальцы, унизанные переливающимися в лунном свете кольцами, – так мог бы выглядеть один из принцев древности, сын Империи. Лицо юноши было преувеличенно красивым и правильным – слишком красивым и правильным, чтобы это существо могло быть человеком. Но более всего на эту мысль наводили глаза юноши: пустые и равнодушные, точно покрытые полупрозрачной слюдой.
Мужчина, вальяжно возлежавший на подушках, выглядел значительно старше, ему было лет сорок-сорок пять. Яркий теплый халат скорее подчеркивал, чем скрывал внушительных размеров брюшко, расшитые золотом сафьяновые туфли намекали на то, что он не чужд некоторой роскоши. Курчавая борода, обрамлявшая широкое добродушное лицо, придавала этому человеку весьма домашний и уютный вид, а глаза светились умом и иронией.
