Василий Купцов - Крутен, которого не было
— Значит, твое дерево — далеко на хуторе?
— У наших просто было — зароют кровавого ближняшку в лесочке, чтоб никто не видел — где, а сверху — саженец. И только подросшему сынишке отец то место покажет, даст к родимому деревцу прикоснуться. Если вспомнит, конечно. Ну, я-то запомнил место, где мое дерево росло…
— Почему росло? — попытался поправить наставника Младояр, — И сейчас растет — ты же живой!
— Проезжал я теми местами лет двадцать назад, заехал, взглянул. Давно мое родимое усохло, даже пенька не осталось.
— Как же так, ведь говорят — что с деревом, то и с человеком?
— Это из рода тех же поверий, что и «через три дня ты умрешь»!
Младояр задумался. Вот так, один раз за другим, все, во что верили люди вокруг, оказывалось пустышками. Сколько раз Младояру рассказывали, как заболевших сверстников «лечили», делая на родимых деревьях в Священной Роще надрезы, и по мере того, как зарастали те раны древесные, поправлялись и дети малые. Вот только Младояра никогда так не лечили.
— А у меня, Игг, я так думаю, нет родимого дерева? — спросил княжич.
— Отчего так думаешь?
— Да сколько ни болел, в Священную Рощу не возили…
— Ну, травки-то надежнее, — усмехнулся Иггельд, — только ты не ту думку думаешь…
— Нечего закапывать? Кровавого ближняшки не было?
— Ага.
* * *Полдень еще не миновал, светило стояло пока довольно низко, в аккурат за спинами Иггельда и Младояра. На небе ни облачка, ветер разогнал утренний туман, горизонтальные лучи солнца высвечивали каждый лепесток, каждую веточку Священной Рощи, деревья как бы светились, пылали. Если б рисовать рощу маслом — так делать это надо именно в такой день и час. Или обождать пару месяцев, дождаться осени, раскрашивающей листья в цвета от рыжего до багряного? Нет, и так, когда все зелено — тоже прекрасно!
На фоне этой красотищи как-то нелепо смотрелись фигурки людей —стоящих в растерянности четверку горожан, молодых мужей, торговцев или ремесленников по виду. Двоих — жителей Крутена — Иггельд даже признал, вроде — лечил когда-то. В руках у молодые мужчины держали саженцы, глаза блуждали. Утро — как раз время сажать деревья новорожденным, да, видать, что-то не так…
— Что такое?
— О! Иггельд! — кажется, эти бедняги получили, наконец, какую-то точку опоры в неожиданно зашатавшемся окружающем мире, низкорослый молодой отец, рыжий, с какими-то забавными темными полосами на лбу — ну, точно гриб-рыжик, зачастил, — Там… Там… Какие-то живые мертвецы, в Рощу не пускают! С мечами…
— Сколько их?
— Четверо, и все — страхолюдные… — сообщил рыжий.
— Убить нас хотели, еле сбежали… — добавил другой парень, длинный и худой, верно взявшийся сопровождать друга в Священную Рощу.
— Держатся вместе? — уточнил Иггельд.
— Да, да!
— Пошли, — обрадовался Младояр, вынимая меч, — покажите!
— Не торопись, отрок, я кое-что приготовил тут, — старый ведун развязал мешочек, — запалите кто-нибудь факел!
— Факел? Днем?
— Я кое-что позаимствовал в Храме Огня, — Иггельд извлек, наконец, что-то похожее на смоляную грушу, с деревянной палочкой вместо черешка, — такого вы еще не видывали. Или струсили?
— С тобой пойдем, — ответил за всех веснушатый рыжик, продолжавший держать в руке саженец.
— Ну, так положи деревце-то, — велел старик, — не засохнет, обещаю — скоро ты его посадишь, и никто мешать не будет!
Наконец, огонь был разожжен, и небольшой отряд двинулся вперед, к роще. Когда до крайних деревьев оставались считанные шаги, перед крутенцами, как из-под земли, выросли четыре фигуры в необычайно грязных, будто год в земле провалявшихся, драных рубахах. Рты полуоткрыты, капает слюна. Глазницы загноенные, копошатся червячки вокруг ничего не выражающих белесоватых глаз. А вот ладони сжимают короткие железные мечи! «Тупые, небось» — почему-то подумалось княжичу.
— Прикрой глаза, — шепнул Иггельд, поджигая смоляную грушу.
Младояр чуть прикрыл глаза — и вовремя, неожиданно вспыхнул ярчайший свет, княжич не то, что никогда не видел, даже и не слыхивал о подобном. И тут же — громовой голос:
— Спать!
Младояр впервые услышал эдакий раскат изо рта наставника. А ведь всегда так тихо молвил! Да чего дивиться — ведь воеводой чуть не стал, а для главы воев глотка нужна еще та!
Окрик подействовал! И не только на тех, для кого предназначался. Двое горожан — длинный и еще один, лет тридцати, замерли на месте, впав в полудремотное состояние. Что уж говорить о живых мертвецах? Те, постояв чуток, завалились, как по команде, на землю.
Иггельд приложил палец ко рту, боясь, как бы чей громкий голос не разбудил врагов. Потом, осторожно похлопав завороженных горожан по щекам, привел их в чувство.
— Надо их отсюда отнести, под кусток, мало ли что…
— Ага, давай! — откликнулся княжич, твердо решивший не воротить нос от смрада поганых тел, Младояр, встав у изголовья одного из пустоглазов, позвал, — Эй, Рыжик, берись за ноги!
— А ты откуда мое имя знаешь? — удивился веснушатый.
Младояр еле сдержал смех.
* * *Вот он, Белый Ведун, явно он… Оно конечно, солнце в зените, Священный Дуб так и светится, а колдун стоит себе в тени, опершись рукой о ствол десяти охватов, не очень-то и разглядишь отсюда, стоя у межи в сорока саженях от древнего дерева.
Хорошо, у Иггельда всегда холодная голова, остановил княжича, не дал перескочить межу. Мало ли что — вдруг да кто увидел бы? В старые времена, известное дело, межи еще не прорыли, случались споры — подошел ли человек к священному дереву, или просто издали посмотрел. Закон есть закон — тот кого коснется даже тень Священного Дуба — останется здесь навсегда, будет жрецом, другого пути уже нет. Беглого жреца ждала лютая смерть, где бы его не поймали. Ведь в огромном стволе, как в отце всех остальных деревьев — человечьих близнецов Священной Рощи, таится дух-близнец всего народа.
— Стрелой достану! — пообещал Младояр, снимая колчан.
— Размечался! — охладил княжича Иггельд.
— Никак сам хочешь во жрецы? — крикнул Белый Ведун, — Сам ведь знаешь, Хранителя убивать нельзя.
— Кому нельзя, а кому и можно, — крикнул в ответ лекарь.
— А, тебе, небось, можно — в сече мужское оттяпали?
Младояр знал, что кастратам закрыт путь в жрецы многих храмов, теперь выяснилось, что и Хранителем Священного Дуба может стать лишь мужчина.
— Мне — нельзя, а вот ему, — Иггельд указал на Младояра, — можно! Он еще не прошел обряда, а отрок Жрецом-Хранителем стать не может.
Разумеется, колдун, лишь завидев лук, просто сделал несколько шагов — и тысячелетний ствол прикрыл его и от глаз, и от стрел, лишь голова видна. А теперь, уразумев угрозу, Белый Ведун и вовсе исчез из виду. Младояр пустился бегом вдоль межи, по кругу, держа лук перед собой. Белый Ведун, не будь дурак, тоже отправился в путь, слегка опережая княжича. Когда Младояр, обежав вокруг межи, остановился возле лекаря, лицо у парня стало красным, будто он не просто рак, а такой, отведавший кипяточку…
