Дмитрий Колотилин - Шахматы Богов
Мужчина вновь атаковал, но теперь юноша уклонялся от ударов, наносимых мечом. Стремительные и смертоносные взмахи он избегал с легкостью, успевая отвечать ударами, на которые мужчине приходилось отвлекаться слишком часто. Хоть он и был взрослее, и, следовательно, по людским понятиям, опытнее во всем, этот юнец заставлял его защищаться чаще, чем атаковать. Обманный удар, от которого никто ранее не мог уйти, и которым он славился среди братьев, встретился с захватом лезвия ладонями, юношеские пальцы вцепились в острейшее лезвие и с легкостью сломали его.
Мужчина отступил, с удивлением смотря на юнца, не обращающего внимания на текущие струи крови по зажатому в руках лезвию. Юнец почему-то не атаковал, будто бы игрался, и это еще сильнее выводило из себя. Он вновь атаковал.
Тайные приемы ордена, способные лишить защиты любого противника, останавливались с виду нелепыми движениями, стремительно переходящими в ответные атаки, большинство которых ему не удавалось остановить. Очередная атака, защитный захват, внезапный кувырок и сильнейший удар в грудь. Мужчина взлетел и рухнул в десятки шагов прямо на щиты окружающих. Его тут же подхватили, но встать он не мог.
– Убить его! – смог лишь прохрипеть он, сплевывая кровь, тут же из-за окружения к юноше устремился десяток в белых одеяниях.
Нерожденный не стал ожидать, в голове проскользнула команда «беги», и он выполнил ее. Юноша рванул в противоположную сторону, запрыгнул на повозку, с нее прямиком в окно второго этажа, где сбил с ног оторопевшего арбалетчика. Выскочил через окно в другой стороне дома на небольшую крышу, побежал по ней до переулка. Оттуда по крышам домов устремился к центру города, где уже поднимали мост через широкую реку. Преследователи позади не отставали. Очередная крыша, прыжок в воду.
В это же мгновение он очутился в своей каморке, затухающие символы на стенах дымились...
...Тяжелый камень словно усмехался, капли пота, казалось, впитывались в черный монолит. Неподъемная глыба с виду похожая на обычный перекрестный камень, но от этого не легче. Нерожденный, весь испачканный землей, мокрый, в лохмотьях стоял перед камнем, вымотался, ему тяжело, руки сбиты, но все же, ноша хоть и тяжела, но он должен, непременно должен затащить этот камень на возвышавшуюся рядом гору из таких же камней, один в один похожих друг на друга. Гора немаленькая, сельская мельница даже была ниже ее.
Еще одно усилие, мышцы судорожно натянулись, зубы сжались в молчаливом крике, соленые капли пота просачивались и текли по лицу вниз, сосуды набухли от навалившейся тяжести, но камень сдвинулся, поддался и, нехотя, стал подниматься вверх. Еще одно усилие, кровь кипит, мышцы стонут, зубы стиснулись до боли, пытающейся приглушить другую, более непереносимую боль во всем теле. Глухой стук, камень перекатился на другой, лежавший чуть выше прежнего.
Он сейчас отдохнет немного, самую малость, и снова обнимет этот ненавистный булыжник, и вновь все мышцы в теле застонут от боли, и снова стиснутся зубы. Но сначала он чуточку передохнет... самую малость...
«Мягкая луговая трава ласкала загорелое детское лицо, маленькая гусеница карабкалась по стержню. Пчелка жужжит над распустившейся луговкой. Солнышко греет своими лучами, безмятежность, спокойствие и природная чистота во всем вокруг. Босой мальчонка растянулся по луговой траве.
– Сынок...
– Мама? – глаза открылись, мальчик был сильно удивлен.
– Сынок! – раздалось вновь.
– Мама?! – не успев вскочить, он закричал во всю силу.
– ...
Маленькая детская головка, что есть силы, крутилась во все стороны, пытаясь рассмотреть свое родное... но зоркий детский взгляд никак не мог уловить. Миг назад стоявшие деревья и колыхавшаяся трава предательски расплывались, на их месте начинал стелиться холодный туман, тени хаотично бродили в нем.
– Мама!!! – вырвалось из детского горла.
Тени словно отшатнулись, а потом двинулись на него со всех сторон мрака, окружившего луг и сужавшегося вокруг. Тени шли медленно, не спеша, но ребенок словно не замечал их. Он искал голос, что позвал его, он пытался отыскать ту, что звалась „Мама“ всем его детским сердцем. Он искал.
Мрак рвался к мальчику, но ему – всемогущему мраку – давалось это с трудом. Тени брели, все ближе и ближе. Туман пытался накрыть траву волной, но растворялся, словно мощные волны разбивались о береговые скалы, тщась искромсать, растворить, расколоть монолит. Тени вырывались из пелены, они все больше приобретали форму и...
Злобный оскал, ряды острых зубов, неистовый голодный взгляд – уродливое чудище вырвалось из пелены и рвануло на мальчика, замахиваясь рукой-косой.
Мальчик вдруг заметил его и с ужасом крикнул, но в крике его не слышался страх. Словно тысячи гроз разом раздались в небе, Гневный Раскат Грома прокатился от центра поляны во все стороны к горизонту, все Сущее и Несущее содрогнулось. Чудище попятилось, пытаясь защититься, и рассыпалось прахом, мигом подхватившимся ветром...»
Нерожденный очнулся, пальцы рук вдавливались в камень, мышцы наливались, глаза горели от внутреннего гнева, злость первородная поглотила боль. Юноша забыл обо всем, внезапно накатившее чувство вливало силы. Он еще больше сдавил камень и подкинул его вверх, как будто все это время в руках его был пуховой шарик, каким забавляется ребенок. Камень взмыл вверх и с грохотом упал на вершину горы, откалывая от других камней кусочки.
Ярость постепенно утихала, и вместо нее возвращалась боль, ужасная, наполнявшая каждую частичку тела, разрывая ее и снова собирая в новую. Каждый миг времени казался вечностью, каждый шаг к выходу отзывался звуком фанфар в ушах и новыми волнами нестерпимой боли. Но это не пугало, это не было Страхом из наваждения о несбывшейся жизни. Чувство победы, преодоления, это его триумф над камнем, это отныне часть его. Все было его частью, даже боль, тем более боль – значит, он еще жив, значит, он не тень, которая вырвалась на него из мрака. Значит, он – человек, лишенный многого ради многого...
...По кругу сплошная стена, уходящая вверх и скрывающаяся во мраке. Камень на полу старый, но лишенный трещин, босые ноги не осязали зазоров или отскоблен. Нерожденный ощущал, что где-то там, за стеной находится что-то, когда-то жившее на этом свете, что-то ныне неживое. Мечущиеся по сознанию знаки предупреждали об опасности. Он остановился, руки опустились. Дыхание замедлилось, пропадая совсем, сердцебиение затихло, кровь застыла. Образы говорили, что лучшая защита от чего-то неизвестного – стать тем же неизвестным. Тело стремительно холодело, еще более бледнея, будучи до этого бледным.
