Лорел Гамильтон - БОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОСТУПКИ
- Люди все для меня выглядят высоким, и эти тоже были высокими, - сказала она глубоким глухим голосом. Не таким голосом она кричала на нас. Она играла на людях. Это могло быть подозрительно, а может быть это была привычка, камуфляж, чтобы большие люди не делали ей больно.
- Какого цвета были их волосы? - Спросила Люси.
- Один был черным как ночь, другой был желтым как листья клена перед тем, как они упадут, у другого был более светлый желтый цвет, как у роз, когда они увядают на солнце, еще у одного были волосы цвета опавших листьев, когда они уже перегнили и стали коричневыми, хотя этот коричневый цвет, как после дождя.
Все мы ждали, но она вернулась к пирогу, который Роберт держал для нее.
- Во что они были одеты, Сладкая Горечь?
- Пластик, - сказала она наконец.
- Что Вы имеете в виду, говоря 'пластик'? - Спросила Люси.
- Прозрачный пластик, в который заворачивают пищу.
- Вы имеете в виду, что они были обернуты в пластик?
Она покачала головой.
- У них был пластик на волосах, одежде и руках.
Я наблюдала за Люси и ее напарником, пытавшихся скрыть, что эта новость их взволновала. Эта часть описания должна была объяснить что-то, что было на месте преступления, и что придавало правдоподобности заявлению Сладкой Горечи.
- Какого цвета был пластик?
Я потягивала чай и пыталась не привлекать к себе внимания. Холод, Дойл, и я были здесь потому, что Сладкая Горечь доверяла нам и чтобы мы не дали ей попасться в лапы человеческой полиции. Она доверяла нам, потому что большинство низших фейри считали, что аристократы ее двора будут благородными. Мы хотели бы попробовать. Люси настояла, чтобы Дойл сел со мной на кушетку, а не нависал над ними. Поэтому я сидела на кушетке, зажатая между двумя стражами. Холод переместился с подлокотника на кушетку, чтобы также не привлекать к себе внимание.
- У этого не было никакого цвета, - сказала Сладкая Горечь и что-то прошептала на ухо Роберту. Он осторожно поднял фарфоровую чайную чашку, чтобы она смогла пить из нее. Чашечка была достаточно большой для нее, чтобы в ней можно было искупаться.
- Вы имеете в виду, - уточнила Люси, - что пластик был бесцветным?
- Именно это я и сказала, - и фея казалась раздраженной. Это был гламор, в котором феи-крошки были очень и очень хороши, что придал ее голосу гудение пчелы?
- То есть Вы могли разглядеть их одежду под пластиком?
Она, казалось, задумалась, затем кивнула.
- Вы можете описать одежду?
- Одежда, они были в одежде, смятой пластиком. - Она внезапно поднялась вверх, ее прозрачные стрекозиные крылья гудели вокруг нее, как движущийся ореол радуги. - Они большие люди. Они - люди. Они все для меня выглядят одинаково. - Высокое сердитое гудение стало громче, подчеркивая ее слова.
- Кто-нибудь еще слышит пчел? - Спросил напарник Люси.
Роберт встал, протянув руку к парящей фее-крошке, словно показывая птице сесть к нему на руку.
- Сладкая Горечь, они хотят помочь найти мужчин, которые сделали эту ужасную вещь. Они здесь, чтобы помочь тебе.
Звук сердитых пчел повышался и повышался, становясь все громче и громче. Если бы я была на улице, то убежала бы. Уровень напряжения в комнате тоже начал повышаться. Даже Холод и Дойл напряглись рядом со мной, хотя мы знали, что это была звуковая иллюзия, которая не давала любопытным большим людям подходить слишком близко в феям-крошками или к их растениям. Это был раздражающий шум, заставляющий тебя выбрать другое место. Именно так сейчас и было.
Кто-то громко постучал в дверь
- Не сейчас, - сказала Люси.
Она не спускала глаз с парящей феи-крошки. Теперь она не воспринимала Сладкую Горечь как ребенка. Люси, как любой, кто достаточно долго работал в полиции, чувствовала опасность. Все лучшие полицейские, которых я знаю, прислушиваются к ползущему по шее ощущению. Так они остаются в живых.
Роберт попробовал еще раз:
- Сладкая Горечь, пожалуйста, мы здесь, чтобы помочь тебе.
Райт приоткрыл дверь только чтобы передать сообщение Люси. С обеих сторон двери было слышно перешептывание.
Нога Дойла напряглась под моей рукой, готовый прыгнуть вперед. Тело Холода вздрогнуло по всей длине, касающейся меня, как нетерпеливая лошадь. Они были правы. Сладкая Горечь могла бы серьезно ранить детективов, если бы использовала на них ту же силу, которой сбила Дойла и Роберта.
Впервые я задалась вопросом, действительно ли Сладкая Горечь была только испугана. Один раз наброситься в истерике еще ладно, но дважды? Я задалась вопросом, не сошла ли она с ума? Это случалось с фейри, как и с людьми. Некоторые фейри становились немного не в себе, будучи изгнаны из волшебной страны. Не могли бы нашему главному свидетелю привидеться убийцы? Неужели все было напрасно?
Роберт шагнул, продолжая протягивать руку.
- Сладкая Горечь, моя конфетка, пожалуйста. Съешь еще немного пирога, а я пошлю за свежим чаем.
Сердитое гудение пчел становилось громче. Напряжение в комнате еще повысилось, реагируя на повышение звука, как на затянувшуюся музыкальную ноту, когда уже почти хочется, чтобы она хоть как-нибудь изменилась, а не тянулась.
Она развернулась в воздухе, ее крылья стали похожи на радужное с серебром пятно вокруг тельца. Такая крошечная, что я подумала, что она походила на самолет-истребитель. Аналогия могла бы быть смешной для кого-то в четыре дюйма ростом, но злоба растекалась от нее волнами.
- Я не глупый брауни, которого можно успокоить конфетами и чаем, - сказала она.
Роберт опустил руку, медленно, потому что это было оскорблением. Брауни в былые дни часто брали плату конфетами и чаем, или хорошим ликером.
За дверью было какое-то движение, громкие голоса, словно толпа пыталась пройти мимо полицейских, которые я знала, были по другую сторону двери. Сладкая Горечь совершила один из из тех точных, почти механических разворотов, на сей раз к двери и голосам.
- Здесь убийцы. Я не позволю им забрать мою магию и убить меня. - Если бы сейчас кто-то попытался войти в дверь, то она бы ударила бы их, или, по крайней мере, ранила бы Райта и О'Брайан, которые стояли с этой стороны двери.
Я сделала единственную вещь, которая пришла мне на ум. Я сказала:
- Ты попросила меня о помощи, Сладкая Горечь.
Разозленная застывшая в воздухе кукла развернулась ко мне. Дойл переместился чуть вперед на кушетке так, что если бы она опять применила силу, он смог бы загородить меня. Тело Холода было настолько напряжено около меня, что казалось, его мышцы должны болеть от этого. Я старалась не напрячься, быть спокойной, и передать это спокойствие Сладкой Горечи. Она гудела, наполненная гневом, и опять у меня появились сомнения - не сошла ли она с ума.
