Терри Донован - Повесть Вендийских Гор
Остальные дико завопили, и вся ватага понеслась вперед, сверкая в лунном свете лезвиями топоров и обнаженными торсами.
— Да, пожалуй, старик, ты прав. Мы уже встречались, — сказал Конан, вынимая меч.
Серзак предпочел бегство. Его ничуть не смутило, что он сделал позорную для подлинного мужчины вещь — повернулся к врагу спиной. Но старикам это простительно.
Воинственные крики становились все явственнее. Конан со вниманием оглядывал претендентов на смерть от его руки, определяя воинское достоинство и умение каждого. Парни были крепкие, ярости им было не занимать, но ни один из них толком не умел держаться в седле.
Позади всадников возникло какое-то движение. Пять или шесть смутных теней. В первый момент Конан подумал, что это другие всадники, то ли спешившие подкрепить силы первых, то ли их враги. Но через мгновение понял, что это — не всадники.
Ледяной ужас объял его. Он развернулся и как ураган кинулся вслед за Серзаком, маленькая фигурка которого маячила уже у подножия скал.
Сзади раздался смех.
Конан не оборачивался.
Издевательский смех звучал недолго. Он захлебнулся в хрусте разрываемой плоти. Послышался жуткий вой, отчаянные человеческие крики, хрип и ржание лошадей.
Конан увидел, что Серзак начал восхождение. Забравшись на высоту в два человеческих роста, он отважился обернуться.
Киммериец надеялся, что чудовищным птицам достанет добычи и помимо него. Рыжебородые варвары и их кони такие упитанные! Они просто лоснятся от жира.
— Конан! Тебя не преследуют! — воскликнул Серзак.
Конан обернулся и остановился. В призрачном лунном свете он увидел позади себя страшную картину.
Чудовищные птицы, которых оказалось восемь, напали на всадников. Вытянутые зубастые пасти рвали человеческую и конскую плоть, вгрызаясь во внутренности и откусывая конечности.
Поднявшиеся на дыбы кони били копытами, но твари были живучи.
Одному из людей удалось совершить то, что прежде совершил Конан. Человек два раза попал топором в одно и то же место на шее одной из кошмарных птиц. Она закричала как раненый павлин, протянула к человеку свою лебединую шею и перекусила ему руку, в которой было оружие. Человек закричал. Раненая тварь мотнула головой, шея ее переломилась и птица сдохла. Только что лишенный руки человек оставшейся рукой выхватил из мертвых пальцев свой боевой топор и бросился на помощь другу. Но перерубленная шея убитой им птицы дернулась в сторону, как раз ему под ноги, он споткнулся и упал. Другое чудовище подскочило к нему, и через мгновение вытянутая пасть поднялась к небу с зажатой в зубах человеческой головой.
Кони хрипели, дергали ногами. Оставшиеся в живых люди еще пытались защищаться, но один за другим теряли жизни. Жуткие ночные твари разрывали людей на куски. Лапы с когтями драли конскую плоть, вытаскивая внутренности.
— Конан! — закричал Серзак.
Киммериец опомнился и устремился к скалам. Следовало приберечь любопытство для чего-нибудь более безопасного.
16
Вход в туннель находился на высоте не меньше ста локтей на склоне отвесной скалы. Звуки жуткого пиршества стихли. Птиц и их жертв уже было не различить в ночном свете. Луна равнодушно взирала с холодной высоты.
Вход был широким и представлял собой глубокую воронку, заполненную камнями, которая жерлом направлялась вниз. Заботливые строители туннеля оставили смоляные факелы. Серзак принялся рассуждать о своей правоте, относительно предположения об истинном происхождении туннеля, и пока Конан добывал огонь, не замолк ни на мгновение. Страх все еще не оставил сказителя. Он сквозил в каждой его фразе, наполнял дрожью самые невинные слова.
Успокоился Серзак только тогда, когда оказался в туннеле. Идти по нему было крайне неудобно — особенно Конану, которому приходилось постоянно пригибаться, как будто он приближался к трону небесного императора, а когда пришлось перейти со стоп на колени, то еще и больно.
Длилось это мучение недолго. Ход расширился и стал выше. Конану удалось выпрямиться в полный рост. Но радовался он тоже недолго. Ход снова понизился, киммериец согнулся и опять перешел на коленный способ передвижения. Так было и дальше. Строители пещерной системы то ли поленились, то ли у них недостало времени.
В одном из высоких гротов Конан заметил паутину. Нити были намного толще обычных и в них вместо мух трепетали лепестки серых цветов. Они шуршали, словно драгоценные листы верительных грамот. Когда спутники подошли к паутине на расстояние в пять-шесть шагов, лепестки встрепенулись и полетели в их сторону.
— Кром! — воскликнул киммериец, когда обнаружил, что лепестки остры как бритвы. Они провели по его лбу и щекам несколько кровавых полос.
Конан взревел как разъяренный бык и завертел мечом с ураганной скоростью. Лети лепестки по прямой, он, наверное, сумел бы остаться невредимым, но они увертывались от его разящего меча! Они вели себя как стая хищных птиц. Те, что были отбиты, возвращались и резали противника в затылок и в шею. Конан рычал от ярости, но был вынужден отступать, понимая, что беспомощен перед этими злобными тварями как годовалое дитя.
Он сделал не больше десяти шагов. В конце концов, как и следовало ожидать, он оступился и предательский мох заскользил под его ногой. Конан потерял равновесие и стал падать. Ему удалось сгруппироваться и приземлиться на руки. Он сразу же попытался вскочить, но мох снова подвел его и киммериец упал, ударившись подбородком о подвернувшийся некстати булыжник.
— Ну как ты? — спросил спокойный голос Серзака.
Конан перевернулся на спину. Лепестки исчезли. Он посмотрел вперед и обнаружил, что паутины тоже нет. Только вдоль стены колыхались медленно тающие обрывки. Пока северянин наблюдал за ними, они растворились в воздухе окончательно.
Серзак стоял над ним, дружески улыбаясь.
Конан встал. Раны продолжали зудеть и кровоточить.
— Куда они исчезли? — осведомился он.
— Кто? — с искренним изумлением поинтересовался сказитель.
Конан вгляделся. Кожа старика была без единой царапины. Улыбка невинного дитя раздвигала его губы. Конан нахмурился.
— Лепестки, острые, словно нож брадобрея, — пояснил он.
— Ах, это, — понял Серзак. — Так они улетели. Они улетели бы и раньше, если бы ты не накинулся на них со злобой разъяренного кабана. И чем они тебя так обидели? Как только они попытались освободить нам путь, ты бросился в самую их гущу, и как безумный стал размахивать мечом. Они пробовали увернуться от тебя, но ты догонял их и рубил, словно они твои кровные враги. Если бы ты, наконец, не замотал самого себя и не поскользнулся на ровном месте, ты бы, наверное, уничтожил их. И откуда в тебе такая злоба? Что тебе сделали семена ромеи?
