Михаил Успенский - Кого за смертью посылать
Богатырь тем временем пошарил под лавкой: вдруг Колобок чего подскажет.
Но сума хранила одну пустоту.
«Сперли Гомункула», – с досадой и жалостью подумал Жихарь.
– Что же я – своего коня не смею продать, честно выигранного в кости? – не унимался Мутило.
– Отчего же не смеешь? Имеешь полное право. Но с уздечкой, понял? И поводья передавать из полы в полу, как положено! Я сам на конный торг завтра выйду и посмотрю.
– Я его цыгану Маре намеревался продать. – Мутило набычился, как нашкодивший недолеток. – Его обмануть – святое дело! Скольких он обездолил – пусть-ка сам пострадает!
– За Марой здесь тоже приглядывают, не сомневайся, – сказал Полелюй. – Конечно, можешь его обмануть. Только не у меня на ярмарке. Выведи за ограду и обманывай…
Жихарь поднялся, сделал несколько шагов и встал, обняв столб у выхода, словно посторонний человек. В почерневшем небе проявлялись несметные звездные силы.
– А тебе, князь, и вовсе срамно участвовать в таком деле, – сказал Полелюй. – Только не вздумай мне чужим именем назваться! Что люди скажут? С кем ты связался?
– Перед тобой, отец, не стану прикидываться, – Жихарь повернулся к обличителю. – Не от хорошей жизни это… Прошлый год в моем княжестве одни мухоморы только и уродились – хоть косой их коси!
– Вот и накосили бы, насушили да нынче варягам и продали с великим прибытком! – сказал Полелюй.
– Был бы в твоих годах, так и сам бы догадался, – ответил Жихарь. – В общем, даю тебе княжеское и богатырское слово, что коня продадим как положено, с уздечкой и с поводьями из полы в полу. Деньги нужны неотступно.
– Слово дано – свидетелей мне не нужно, – сказал хозяин ярмарки и, пожелав доброй ночи, исчез во тьме вместе с фонарем.
– Ты с ума сошел, – сказал Мутило. – У этого Полелюя везде глаза и уши. Что – вот так, за здорово живешь, отдадим Маре нашего Налима?
– За здорово живешь не отдадим, – послышался голос Колобка. – Меня тут, в уголку, кое-какие мысли посетили.
– Ты где был? – ахнул Жихарь.
– Да так, прокатился вокруг, – сказал Колобок. – Устареллу эту я в оригинале слышал и даже видел… Очень жизненная вещь… Мы, господа товарищество, действительно сделаем все по-честному, только не будет цыгану Маре от этой покупки радости… А вот вам спокойной ночи не пожелаю, потому что…
И он не спеша, загибая пухлые пальчики на маленькой лапке, стал объяснять товарищам, что именно они должны сделать до рассвета.
– Как же их всех в темноте поймать? Это невозможно! – не согласился Жихарь. – Лучше уж как положено – из полы в полу…
– Воистину – дай вору золотую гору, он и ту промотает, – вздохнул Колобок. – Вы только наловите, а я уж договорюсь с ними по-своему. Это честную работу можно выполнять спустя рукава, а мошенничать следует на совесть…
– Аукцион! – догадался Мутило.
– Верно, – сказал Колобок. – Даже два аукциона: один вверх, другой вниз…
…Для того чтобы изменить внешность, богатырю не требовалось множественных усилий. Достаточно было просто прикинуться дурачком, а делать это он умел и любил: расчесал рыжие кудри на прямой пробор, насовал в бороду веточек и щепочек, разул правую ногу, оставив левую в сапоге, вытаращил глаза и разинул рот. Теперь никто не подумает, что князь.
Жихарю как-то довелось услышать рассказ об одном заморском королевиче из Подгнившего Королевства. Тот, чтобы вывести на чистую воду своего дядюшку, через убийство родного брата взошедшего на престол, вот так же прикинулся дурачком, и все у него получилось, как надо, за исключением одного: всех убил, но и сам в живых не остался, напоровшись на отравленный клинок. А на престол вскарабкался какой-то через тридцать три колена племянник…
Конское торжище огорожено было плетнем и делилось на две части: в одной стояли продавцы со своими скакунами, в другой толпились покупатели.
Кони были самые разные – от толстоногих битюгов до точеных скакунов, от старых одров до жеребят, от вороных до белоснежных, от мохнатых степных лошадок до гордых пустынных аргамаков.
Торговля тоже шла на разных языках, а то и вовсе на пальцах.
Покупатели швыряли шапки оземь, продавцы клялись своими богами, покупатели в гневе делали вид, что уходят, продавцы хватали их за руки.
Цыгана Мару было видно издали по красной рубахе. Он самолично не подходил к коням – к нему их подводили бойкие цыганята, повинуясь указующему персту, венчавшему длиннющую руку. Великий знаток лошадей даже не снисходил до ощупывания бабок и в зубы не заглядывал. Он то и дело морщился, сбивая цену, хотя рядом с ним стоял под присмотром тех же цыганят туго набитый мешок.
Жихарь входил в ограду, поотстав от Мутилы, высокомерно шествующего с Налимом в поводу. В левую полу кафтана Мутилы была ночью предусмотрительно зашита губка, впитывающая влагу. Жихарь на одном плече нес суму с Колобком, вытаращенным глазом следил, наблюдает ли за ними Полелюй.
Хозяин ярмарки действительно поджидал их, усевшись на широком дубовом чурбаке. Рядом с Полелюем стоял стражник, державший веревку, на которую привязан был большой черный козел.
Полелюй встретился взглядом с водяником и напоминающе мотнул головой в сторону козла. Мутило съежился и подобострастно закивал, разводя руками в знак безусловной честности своих намерений.
Когда Налим ступил на торг, всякие разговоры на словах и на пальцах прекратились. Продающие и покупающие, вослед за Жихарем, поразинули рты, но не надолго, потому что народ подобрался тертый, не полоротый.
Мутиле даже не пришлось, подобно остальным продавцам, громким голосом выкрикивать, нахваливая достоинства своего товара: поскоки горностаевы, повороты заячьи да полеты соколиные. Все и так были не без глаз. Даже гордый цыган превозмог себя: самолично подошел к Налиму, похлопал его по бокам, поползал в ногах, завернул губу, прощелкал ногтем зубы и аж поцеловал от восторга.
Начался, как и задумал Колобок, аукцион. Длился он недолго: Мара, видя, что народ собрался вовсе не бедный, после третьего или четвертого повышающего цену ауканья назвал число столь великое, что никто после этого аукать не решился. На эти деньги можно было прикупить небольшое княжество. А Полелюй у себя на чурбаке даже подпрыгнул, поскольку со всякой крупной сделки полагалась ему доля.
Мутило начал стаскивать с Налимовой морды уздечку. Полелюй в гневе привстал.
– Э, нет, – сказал цыган Мара. – Уважь, дорогой, продай вместе с уздечкой…
– Да разве это уздечка? – удивился Мутило. – Да она же давно отрухлявела! Стыдно знатоку с такой на люди показаться! Это уж я по бедности своей никак на новую не наскребу…
– Друг любезный, мне и старенькая сойдет!
