Энгус Уэллс - Гнев Ашара
Мать вздохнула, увидев, как сын выныривает из толпы лишь для того, чтобы отдышаться, поворачивает коня и устремляется обратно, в сердце боя. Его меч поднимается и падает, щит оберегает и угрожает. Пыль вздымалась вокруг густыми клубами, и вот мальчика опять не стало видно, а Ирла ощутила боль в нижней губе, которую в тревоге закусила. Напомнив себе, что будь она Владычица Тамура или нет, обучена ли в Эстреване или нет, все же ничем не отличается от любой другой озабоченной матери, наблюдающей за первым участием своего сына в таких крупных тренировках, Ирла обратилась к навыкам, что привили ей Сестры, чтобы создать хотя бы видимость спокойствия.
Но слишком во многом подобный покой, столь ценимый Сестрами, как и прочая их мощь, зависел от безбрачия — а Кедрин был живым свидетельством ее отказа от этого состояния. Сестры из Общины ничего не ведали о материнстве, и она задумалась на миг: а насколько они могли бы оставаться беспристрастны, будь у них самих дети?
Рожок, возвещающий конец боя, вызвал из нее порывистый вздох, и она от всего сердца улыбнулась, видя, как всадники разъезжаются, а Кедрин все еще находится в седле среди них.
Она увидела своего мужа, которого сперва опознала только по запыленному золотому значку. Он направил к сыну своего огромного коня. На глазах у Ирлы Бедир Кайтин опустил свой клинок в седельные ножны и поднял руку, чтобы развязать под подбородком ремни шлема. Вздымая шлем над головой, он встряхнул шевелюрой, и густая темно-русая грива рассыпалась по лицу. Муж улыбался, а она между тем смотрела, как Кедрин тоже избавляется от шлема, и взгляд у него так похож на отцовский.
Ирла еще раз заметила, до чего оба схожи: Кедрина вполне можно было принять за юного Бедира, лицо его еще не отметила печать лет и ответственности, щеки не покинула юношеская пухлость. Они лишь обещают царственную красоту отца, но пока в них нет и намека на суровость, которую приобрело за эти годы выдубленное дотемна лицо Бедира. Все это, как она знала, не замедлит прийти — и еще как не замедлит, если только она верно истолковала прочитанное.
От таких мыслей тьма вторглась в залитый солнцем день, и тогда Ирла отвернулась, пообещав себе, что не позволит событиям, которые неспособна предотвратить, омрачить ее радость. При ней здесь и сейчас любовь мужчины, более достойного, чем любой другой из тех, кого она встречала в жизни, и сын, существование которого — залог этой любви.
— Идемте, — сказала она женщинам из своей свиты. — Они пожелают помыться и побеседовать, а мы позаботимся с том, чтобы их накормить. И обо всем другом, что им понадобится.
Ее дамы, посмеиваясь, последовали за ней со стены.
Внизу на поле Бедир простер правую руку ладонью наружу, приветствуя сына, одобрение озарило его лицо и прозвучало в голосе.
— Ты хорошо справился, Кедрин. Я горжусь тобой.
Улыбка мальчика, согретого отцовской похвалой, стала еще шире. Для него посвящение в воины было куда более действенным средством от ушибов и синяков, чем любой массаж или снадобья Сестер.
— Спасибо, отец, — ответил он торжественно, насколько мог. — А я бы так же хорошо проявил себя и в настоящем бою?
Он в упор посмотрел на отца, грудь его по-мужски расширилась, глаза посуровели, и лишь некоторая неуверенность в их глубине выдавала юношескую нужду в поощрении. Отец кивнул, по-прежнему улыбаясь.
— Полагаю, что да. Я видел, как Гаван и Люта вместе насели на тебя, а ты справился и с ними, хотя неплохо бы тебе помнить тот удар, который нанес Торим.
— Запомню, — пообещал Кедрин, пошевелив ноющим плечом. — Этот синяк у меня надолго останется.
— Ты опустил руку с мечом, когда закрывался от моего удара — вставил Люта, который подвел поближе своего взмыленного коня, когда они двигались к Твердыне. — И Торим этим воспользовался.
— Полные доспехи защитили бы в такой миг от меча, — добавил Гаван, проведя пальцами по развившимся от пота светлым волосам. — Но не от секиры.
— Учту, — заверил его Кедрин. — Как говорит Тепшен: двух глаз воину мало.
— Что правда, то правда, — торжественно согласился Бедир. — А теперь я предлагаю покинуть поле боя во имя бани, прежде чем мы предстанем перед твоей матушкой.
Здесь Кедрин нахмурился, но затем, уступая, пожал плечами. Он знал, что в таких делах мать, возможно, страшнее любого дикаря. Он понял намек отца и поскакал за ним во всю прыть, держась рядом, когда тот пришпорил своего огромного скакуна и направил его к стенам Твердыни. Они въехали на широкую гору, поросшую травой, — уменьшенное подобие Лозинских вершин, величаво раскинувшихся у северного горизонта и отмечавших дальние пределы Тамура. Их покрывал темный лес, но даже теперь, в пору солнцестояния, хребет не лишился снежных шапок. Он, как стена, преграждал путь в Три Королевства племенам из Белтревана. Лишь могучая Идре прорывалась через этот хребет, но реку охраняли Лозинские Крепости. Подобно им для защиты Тамура была возведена и Твердыня Кайтина. Она стояла здесь со времен Коруина, прозванного Железным Кулаком — за то, что он отбросил назад Великий Союз, сколоченный Друлом. В те времена, еще до объединения Королевств, миру в Тамуре угрожали со всех сторон. Тамурцы страдали от набегов из Кеша из-за Идре, которым подвергались богатые усадьбы на плодородной речной равнине. Белтреван был постоянной угрозой на севере, а с юго-востока из Кормийской Пустыни, того и гляди, дождешься грозных сандурканцев. Между тем из Усть-Галича и с севера от Усть-Идре в ответ на грабительские походы самих тамурцев являлись вершить мщение войска наемников. Коруин сам был наемником, полководцем и провидцем. Он понимал, как опасны междоусобные распри и как благодетельно единство, и все силы положил на то, чтобы хоть как-то изменить это положение. Он руководствовался обычной моралью наемника и расценивал объединение как важный шаг на собственном пути вверх. Тем не менее, этот шаг принес неоценимые блага всем Трем Королевствам.
Первым делом Коруин захватил престол Усть-Галича. Поддержанный войском, он убедил короля Валериана, что отречение того куда большая доблесть, нежели упорство — а затем, угрожая оружием, добился договоров с Тамуром и Кешем. При нем возвели Лозинские Крепости, способные отразить любое нападение с севера. Коруин лично повел своих наемников на защиту Тамура, когда сандурканцы затеяли вторжение. Он начал строить Андурел — там, где Идре разделяется на Устъ-Идре и Вортигерн, но закончил это деяние уже его сын. Место у разделения водных путей символизировало новый союз, ибо новый город встал у места, где сходились границы всех Трех Королевств. Утвердив свою верховную власть, Коруин заявил, что желает мира, и от самого чистого сердца провозгласил, что Андурел не станет новой столицей Усть-Галича, но будет известен, как сердце всех Трех Королевств, и здесь надлежит пребывать их единому правительству. Тамурцы охотно согласились с этим, ибо мощь войска Коруина была не меньше, чем Лозины, защитой от нападений — равно из Белтревана и Кормийской Пустыни.
