Дмитрий Распопов - Мастер клинков - Начало пути
Тут я сделал паузу и посмотрел в лица сидящих передо мной: гном был спокоен, Марта плакала, а Герда внимательно смотрела на меня, ловя каждое слово. Внутренне я усмехнулся: чует, видать, что раскулачивание грядёт.
— Так вот, проанализировав всё, я принял следующие решения: во-первых, Марте увеличивается жалование до половины сестерция в день, мастеру Дарину увеличивается жалование до двух сестерциев, Герде увеличивается жалование до половины сестерция.
После этих слов я снова посмотрел на всех. На этот раз ситуация была несколько иной: гном удивлённо жевал бороду, Марта по-прежнему плакала, Герда ей вторила. Но если первая плакала от счастья, то вторая с горя, ведь я уменьшил ей жалованье наполовину против прежнего. Только ведь не будет же она при всех говорить, что у ней было больше? По идее она должна попытаться поговорить со мной наедине, после собрания, именно поэтому я и отправил её в деревню за старостой.
— Да, и последнее. Нас всех ждут большие перемены, так что если кто-то хочет нас покинуть — кроме мастера Дарина — тот может уйти, — сказал я, выразительно глядя на Герду.
Желающих не нашлось, а глаза гнома просто лучились весельем, он едва сдерживался, чтобы не засмеяться.
— А вы, мастер, надеюсь, будете теперь с удвоенной силой гонять своего подмастерье, оправдывая такое повышение, — закончил я совещание, подмигнув гному.
Гном не выдержал и засмеялся во весь голос, едва не опрокинувшись на стуле. Довольный собой, я пошёл в кабинет барона, чтобы там ждать прихода старосты.
Тот, похоже, либо летел на метле, либо был недалеко от замка, так как не прошло и десяти минут, как он сидел передо мной с потным лицом и тяжёлой отдышкой.
Дав ему отдышаться, я начал разговор издалека.
— Как живётся в деревне? Как созревает урожай? Как пополнение в стадах? Много ли невест на выданье?
В общем, нёс всякую чушь, подсмотренную в фильмах о рыцарях и их подданных.
Староста, оказавшись на знакомой почве, быстро разошелся и стал вываливать на меня тонны информации: дескать, урожая совсем нет, в стадах падёж от неизвестной болезни, девки мрут как мухи, и вообще на деревню недавно упала ядерная бомба. Про бомбу, конечно, про себя добавил я, слушая ту галиматью о положении дел в деревне, что пытался представить мне староста.
— Ну, хорошо, — со скучающим видом прервал я его словопоток, — каково общее количество голов больной скотины? Сколько урожая пропало на полях из посеянного? Сколько девок вообще в деревне осталось?
Староста, не видя никакого подвоха, сказал, что больной скотины много, он может сказать, сколько здоровой — всего десять голов коров и двадцать коз и свиней. Пропавшего урожая на полях треть, а девок в деревне после мора едва ли с десяток наберётся.
— Ну что ж, отлично, — сказал я, — тогда радуйся. Сейчас мы пойдём в деревню, и я заберу у тебя весь больной скот сверх тридцати голов, весь пропавший урожай с полей и всех мёртвых девок, если живых будет больше десяти.
Я раньше только в кино видел глубоководных рыб, которых вытаскивали на поверхность, и тут впервые наяву видел такую картину. Староста от моих слов онемел, глаза его вылезли из орбит, а нижняя челюсть упала до груди.
Полюбовавшись на сиё творение языка своего, я сделал вид, что собираюсь в дорогу. Это привело старосту в себя и он упал мне в ноги, обнимая и пытаясь поцеловать мои давно нечищеные сапоги. Я в видимом недоумении посмотрел на него и спросил:
— Что такое?
Староста, не отрываясь от сапога, запричитал.
— Не погуби, господин, зашибут меня деревенские, коли отдам всё это.
Отодвинув его от себя я приказал сесть на стул, сказав, что иначе повешу на воротах как вора и обманщика. Угроза подействовала, староста примостился на краешек стула, в любой момент готовый упасть на пол и стал преданно смотреть на меня.
— Значиться, так, — специально помолчал я несколько минут, заставляя старосту потеть и нервничать. — Даю тебе ровно год, чтобы исправиться. Если в будущем году ты станешь говорить мне нечто подобное… — тут я прервался и спросил у него: — У тебя, кстати, сколько детей?
Староста икнул и упал со стула в обморок. Я понял, что переборщил.
Вылив на него полкувшина воды, я сел на своё место. Прошло секунд десять и староста зашевелился. Очухиваясь, он тряс головой, как собака, и недоумённо оглядывался вокруг. Тут его взгляд упал на спокойного меня и он всё вспомнил. Первым его действием стала попытка на коленях поползти ко мне, но я молча показал рукой на стул. Староста, умоляюще глядя на меня, снова сел.
— Так вот, на чём мы там остановились, — как ни в чём не бывало, продолжил я скучающим тоном, — а, да, так сколько у тебя детей?
Староста икая и трясясь, едва слышно ответил:
— Четверо.
— Да? — восхитился я, — и сколько кому лет?
— Старшему восемнадцать вёсен исполнилось, среднему пятнадцать, дочери десять и младшенькому пять, — всё так же, сиплым шёпотом, ответил он.
— Чудно, — снова обрадовался я, — значит, через год мы снова встретимся поэтому же вопросу, и что ты мне расскажешь?
— Только чистую правду, господин, — завопил староста, видя, как говорят врачи, свет в конце туннеля.
— Вот-вот, — улыбнулся я ему, — чистую правду. А что будет, если ты нарушишь своё слово?
Тут староста побледнел и сглотнул.
— Да, ты правильно всё понял, — улыбнулся я ему, заставляя додумывать остальное. — Дочери как раз одиннадцать будет, — ни к чему сказал я вслух.
Староста бросился на пол и, плача, закричал:
— Не погуби, отец родной, не погуби, всё исполню, как велишь, всё расскажу, Богом Единым клянусь, только не погуби.
Я понял, что клиент полностью дозрел и готов к разговору, поэтому, сделав лицо и голос, как у Горбуна из «Место встречи изменить нельзя», сказал.
— Садись-ка, дядя, на стул, покалякаем о делах наших скорбных. Перебьёшь меня — пеняй на себя.
Староста вспорхнул на стул и стал похож на внимательную глубоководную рыбу, если такие бывают, конечно.
— Значиться так, — по-прежнему копируя тон, начал я. — Забирать у тебя я пока ничего не буду, это первое. Второе, барщину на своих полях отменяю. В-третьих, скупщику фруктов без моего ведома не продавать ничего. В-четвёртых, ввожу оброк, будете вместо барщины отдавать мне ежемесячно пятую часть произведенного каждой семьёй, деньгами, хотя на первое время согласен брать натурой. Причём мне не важно, что кто-то может заплатить, а кто-то не может: хоть скидывайтесь всей деревней, но либо пятая часть доходов каждой семьи будет у меня, либо деревня быстро сократиться до тех, кто может выплачивать такой оброк. В-пятых, деревня под моей защитой, и если на вас нападают, шлёте ко мне гонца. В-шестых, пришлёшь ко мне на подхват парнишку расторопного, будет у меня за это жалование получать. В-седьмых, завтра поутру я приду в деревню, а ты собери всех мужиков, предложение у меня к ним есть одно. Ну и, наконец, в-восьмых: составишь список всех деревенских семей, со скотом и прочим добром, и принесёшь мне. Всё запомнил?
