Джо Аберкромби - Полмира
Мать Кира, безукоризненно опрятная даже в ночной рубашке, подняла упавший сосуд двумя пальцами, понюхала и сморщила нос.
— Ух! Яд, мой король.
— Боги всевышние! — Ярви положил руку на плечо Колючки. Ту же самую руку, которой только что ее ударил. — Если бы эта девочка соображала медленнее, я и моя команда, возможно, к утру прошли бы через Последнюю Дверь.
— Обыскать каждый угол зала! — взревел король Финн. — Доложите, как мерзавец проник внутрь!
Воин, который встал на колени, чтобы обыскать одежду мертвеца, поднял руку, в которой сверкало серебро.
— Монеты, мой король. Отчеканенные в Скекенхаусе.
— Слишком многое в последнее время в моем зале из Скекенхауса. — По челюсти Финна пошли розовые пятна. — Монеты Праматери Вексен, орлы Праматери Вексен, приказы Праматери Вексен. Приказы мне, королю Тровенланда!
— Но мой король, подумайте о благополучии ваших людей, — убедительно проговорила Мать Кира, все еще цепляясь за свою улыбку, хотя теперь она едва касалась ее рта, не говоря уже о глазах. — Подумайте об Отце Мире, Отце Голубей, который превращает кулак в…
— Я терпел множество унижений от лица Отца Мира. — Розовые пятна распространились на щеки короля Финна. — Раньше Верховный Король был первым среди братьев. Теперь отдает приказы, словно он отец. Как должны сражаться мужчины. Как женщины должны торговать. Как все должны молиться. Храмы Единому Богу растут по Тровенланду, как грибы после дождя, и я сдерживал свой язык!
— Вы были мудры, поступая так, — сказала Мать Кира, — и будет мудро…
— А теперь Праматерь Вексен посылает наемных убийц в мою землю?
— Мой король, у нас совсем нет доказательств…
Финн взревел на своего министра, его рыхлое лицо из розового цвета разгорелось в пылающий алый.
— В мой собственный дом? Травить моих гостей? — Он ткнул в труп пальцем, похожим на сосиску. — Под моей собственной крышей и под моей защитой?
— Я бы посоветовала осторожность…
— Вы всегда советуете осторожность, Мать Кира, но моему терпению есть предел, и Верховный Король перешагнул через него! — С лицом, ставшим теперь совершенно пурпурным, он сжал здоровую руку Отца Ярви. — Скажите моей возлюбленной племяннице, королеве Лаитлин, и ее высокочтимому мужу, что у них есть друг в моем лице. Друг, чего бы это ни стоило! Я клянусь!
Для этого момента у Матери Киры не нашлось никакой улыбки, зато определенно нашлось у Отца Ярви.
— Ваша дружба это все, о чем они могут просить. — И он высоко поднял руку короля Финна.
Охранники поприветствовали этот неожиданный союз между Тровенландом и Гетландом несколько удивленно, команда Южного Ветра с огромным облегчением, а Колючке Бату, несомненно, следовало бы аплодировать громче всех. Убийство человека по случайности сделало ее злодейкой. Убийство другого намеренно сделало ее героем.
Но она лишь хмуро смотрела, когда труп утаскивали прочь, и чувствовала в этом что-то очень странное.
Потерянный и найденный
Бренд был сильно пьян.
В последнее время такое бывало с ним часто.
Лучшая работа, которую он смог найти, это грузчик в доках, и за день от нее разыгрывалась сильная жажда. Так что он начал пить, и обнаружил, что к пьянству у него настоящий дар. Похоже, в конце концов, он унаследовал что-то от отца.
Набег был весьма успешным. Островитяне были так уверены, что их защитит благосклонность Верховного Короля, что их застали врасплох, половину их кораблей захватили, а половину сожгли. Бренд наблюдал, как воины Гетланда, высадившись, шли с важным видом по изогнутым улочкам Торлби, нагруженные трофеями и покрытые славой, и их приветствовали из каждого окна. Он слышал, Раук захватил двух рабов, а Сордаф добыл серебряный браслет. Он слышал, Утил вытащил голого старого короля Стира из его замка, заставил встать на колени и поклясться клятвой солнца и клятвой луны никогда не обнажать меч против гетландца.
Все новости были геройскими, такими, о которых слагали песни, но от чужих успехов свои неудачи колют куда сильнее.
Бренд шел, шатаясь, по переулкам, между домами, и кричал на звезды. Кто-то крикнул в ответ. Может, звезды, а может кто-то из окна. Ему было все равно. Он не знал, куда идет. И это было уже неважно.
Он был потерян.
— Я волновалась, — сказала Рин.
— А ты попробуй, каково это, когда все твои мечты украли. — Выплюнул он в ответ.
Что она могла сказать на это?
Он попытался вернуть ей кинжал.
— Мне он не нужен, и я его не заслуживаю.
— Я сделала его для тебя, — сказала она. — И горжусь тобой несмотря ни на что.
Ничто не могло заставить Рин плакать, но в этот раз в ее глазах стояли слезы. И они ранили сильнее любых ударов, что Бренд когда-либо получал, а получал он немало.
Так что он попросил Фридлиф снова наполнить его чашу. И еще. И еще. Фридлиф покачала седой головой, видя, как юная жизнь тратится попусту и все такое, но вряд ли это было впервые. Наполнять чаши было ее работой.
По крайней мере, напившись, Бренд мог притворяться, что виноваты другие. Хуннан, Колючка, Раук, Отец Ярви, боги, звезды на небе, камни под ногами. Трезвому ему приходилось думать, что все это он навлек на себя сам.
В темноте Бренд врезался в стену, и та его развернула. В нем закипел гнев, и он взревел:
— Я делал хорошее! — Он ударил кулаком по стене и промазал, что было удачей, и упал в канаву, что удачей не было.
Потом Бренда стошнило ему на руки.
— Ты Бренд?
— Я был им, — сказал он, вставая на колени и видя очертания человека. Или быть может двух.
— Тот Бренд, который тренировался с Колючкой Бату?
Он фыркнул на это, но его фырканье воняло рвотой, и его чуть снова не стошнило.
— К сожалению.
— Тогда это тебе.
Холодная вода ударила его в лицо, он закашлялся, попытался вскочить и поскользнувшись, свалился в канаву. Пустое ведро покатилось прочь по мостовой. Бренд соскреб с глаз мокрые волосы, увидел полоску света на старом морщинистом бородатом лице, покрытом шрамами.
— Надо бы врезать тебе за это, старая сволочь, — сказал он, но ему показалось, что подъем вряд ли стоил усилий.
— Но тогда я врезал бы тебе в ответ, а сломанный нос не исправит твоих проблем. Я знаю. Я пробовал. — Старик положил руки на колени и придвинулся ближе. — Колючка сказала, что ты был лучшим из тех, с кем она тренировалась. Хотя, парень, не похоже, что ты лучший в чем бы то ни было.
— Время было немилосердным.
— Оно всегда такое. Боец все равно продолжает сражаться. Я думал, ты боец?
