Охотник за головами (ЛП) - Каррэн Тим

— Держись! — заорал стрелок, пытаясь отстреливаться, пока мы кренились, разворачивались и теряли высоту, а чёрный дым затягивал кабину удушающим облаком, и вертолёт, казалось, окончательно вышел из-под контроля.

Я вцепился в ремни сиденья мёртвой хваткой, как паук на ураганном ветру, а в животе разлилась ледяная тяжесть. Винты ревели над головой — то пронзительно, то глухо, с каким-то болезненным надрывом, а уши заполнял скрежет перемалывающегося металла. Ещё несколько очередей впились в обшивку, и я понял — мы падаем. Стрелка дёрнуло в кресле, когда его горло разворотило, и кусок мяса размером с фунт кровавого фарша пролетел надо мной, как весенний дождь, и вылетел в противоположную дверь.

Кажется, я орал, а пилот что-то кричал, когда мы валились к земле, как подбитая пылающая оса, оставляя за собой шлейф дыма и отчаяния. Нас швырнуло влево, потом вправо, мы летели боком, неслись вниз носом, потом вертелись и кувыркались, и все внутренности подкатили к горлу, а потом, казалось, вылетели через макушку.

Я слышал, как в нас всаживают новые очереди, и видел, как они прошивают насквозь металлический пол. Две новые дыры появились у моих ног, и я поджал ботинки ближе к себе. Фонарь кабины разлетелся вдребезги под градом осколков пластика и металла, а потом пилот обмяк, став похожим на тряпичную куклу... только её набивка была разбросана по всей кабине.

Мы были беспомощны. Помню, как свернулся в тугой комок будто зародыш, когда мы отрикошетили от горного склона, протаранили верхушки деревьев, вырвались и завертелись — теперь уже просто мёртвый кусок железа. Стрелок, пристёгнутый намертво, как младенец в автокресле, мотался туда-сюда в каком-то жутком, чудовищном танце, его руки хлопали и летали, голова болталась на лоскуте плоти, каким-то чудом державшем её на шее. А потом грянул взрыв, оглушительный грохочущий рёв, перевернувший нас через голову, и когда я очнулся, то задыхался от чёрных клубов дыма, ноздри обжигало бензиновыми парами. Я висел вверх тормашками, кровь мягко капала из рваной раны на голове. Давясь и хрипя, видя перед глазами россыпь чёрных точек в серой пелене, я лихорадочно дёргал ремни, путаясь снова и снова, пальцы не слушались, словно резиновые. Вокруг плясало пламя, и я видел, как тело стрелка горит, испуская клубы жирного, тошнотворного дыма.

Потом пряжка щёлкнула, и я рухнул на крышу вертолёта, прокатился через огонь, опаливший волосы, а затем вывалился наружу прямо через дверной проём. Пролетев футов десять, я впечатался в размокший склон холма и катился, катился, пока не замер в зарослях паутинных папоротников.

Когда в глазах прояснилось, меня начало рвать от химической вони, я трясся и скулил. Вертолёт застрял в путанице веток на склоне, объятый пламенем.

Я знал — те, кто нас сбил, уже идут по следу, поэтому заставил себя встать.

Я побежал, спотыкаясь, и снова побежал.

Я продолжал бежать, не зная, что ещё делать.

***

— Вроде приходит в себя, — проговорил чей-то голос.

Я открыл глаза. Лежал на земле, на армейском дождевике. В башке пульсировала боль. Поднял руку потрогать — нащупал влажную повязку. Надо мной стояла группа солдат, все в полевой форме, бронежилетах и касках, на плечах нашивки 1-й дивизии воздушной кавалерии. Попытался подняться, но тут же завалился обратно.

— Не рыпайся пока, — сказал кто-то из них. — Будешь в норме. Ты башкой крепко приложился. Эвакуируют тебя... попозже.

Понадобилось несколько минут, чтобы память вернулась, но когда это случилось, я запаниковал, попытался отползти, и им пришлось меня удерживать. Потом мозги прояснились, и я увидел, как подходит Дэнни Браун — прислонил винтарь к дереву.

— Мак, во что ты, твою мать, опять вляпался? — спросил он, но улыбался, и его доброе чёрное лицо было полно сочувствия. — Ты-то оклемаешься, братишка. А вот ребята с вертушки... трындец им, нахер, полный трындец. Вьетконговцы долбанули по вам из пятидесятого. Мы их засекли и положили, да только для ваших уже поздно было.

— Как вы меня вообще отыскали? — спросил я, глотая из протянутой фляги.

Дэнни рассказал, что я пёр через джунгли как бешеный, раскидывая солдат, пытавшихся помочь. Весь в кровище и листьях, с ветками в волосах, нёс какую-то чушь. Пара кавалеристов скрутили меня, медик вколол успокоительное. Случилось это прошлой ночью... глубокой ночью... теперь уже наступал вечер следующего дня, а я валялся на небольшой поляне на вершине холма. Вокруг вздымались заросшие джунглями склоны.

Я облизнул губы:

— Нашли... тех вьетконговцев, за кем шли?

Дэнни смотрел на жёлто-рыжий туман, поднимавшийся над холмами, словно грязная пелена над чем-то влажным, зелёным и гниющим.

— Нет... ни хрена не видать. Разведка обделалась на этот раз, но...

— Но, блядь, сержант, — влез белый со шрамом на переносице. — Давай правду, всю как есть. Ночью семерых потеряли, разведгруппу. Утром прочесали местность, нашли только кровищу. Зато... зато мы кое-что слышали.

Я приподнялся на локтях. В башке бешено застучало, потом боль замедлилась до ровного, настойчивого ритма, как барабанная дробь — бум, бум, бум. Затем и это стихло.

— Что слышали? — спросил я, и голос прозвучал тревожнее, чем хотелось. — В смысле, что именно?

— А ну пиздуй на периметр, капрал, — рявкнул Дэнни, впечатав в парня тяжёлый взгляд, тот ответил тем же, но лишь на миг. Белый растворился в зарослях — тихо, быстро, как крадущийся паук. — Слушай, Мак. Это же грёбаное нагорье. Город призраков, ёб твою мать. Ты тут бывал, ты всё это проходил, тебя это имело, ты знаешь всю эту чертовщину, что здесь творится. Чарли здесь, потом Чарли там. Идёшь по следу, разворачиваешься глянуть — а следа уже нет. Хрен поймёшь. Проклятая страна.

Я отхлебнул из фляжки Дэнни. «Джим Бим» — обжигающий, согревающий, настоящий.

— Не темни, Дэнни, выкладывай как есть. Я уже большой мальчик.

— Сказки всё это, — проговорил он. — Знал я одного пехотинца из 82-й дивизии. Говорил, сука, что сидел в засаде на вершине удобного холма, устроил себе шикарную зону поражения... и тут, блядь, совсем крышу снесло. Говорит, увидел девчонку в красном капюшоне с грёбаной корзинкой — неслась прямо в джунгли. А следом, да, говорит, здоровенный волчара, слюна с клыков капает, только не такой добренький, как в сказке. Огромный, злобный, на задних ходил, но с когтями, клыками и глазами цвета крови. Волк в джунглях растворился. Пехотинец говорит, так и лежал, вылупившись. Туман наползает, и тут визг, как у маленькой девочки, сечёшь? Что-то ломится через джунгли. Человек-волк, только теперь весь в крови, девчонка в пасти болтается, вся переломанная, разодранная, наполовину сожранная. Пехотинец говорит, давай мочить эту тварь, а пули сквозь волка проходят, как через дым. Волк вытащил девчонку из пасти, оторвал руку, сожрал, проглотил. Глянул на моего кореша, захохотал и исчез в джунглях.

Дэнни тоже засмеялся, но смех вышел натужный. Его явно колотило, пот катился по лицу, хотя вокруг стоял пробирающий до костей холод.

— Веришь в такое? Я — нет. Этот мудак вечно на кислоте сидел. Пиздабол. Сказки всё это.

Я молча смотрел на него. Кто-то сунул мне в губы прикуренную сигарету. Я затянулся — медленно, глубоко.

— Ладно, Дэнни. Твой кореш был обдолбанный. При чём тут сейчас это? К чему эти сказочки?

Дэнни любовно погладил ствол своей эмки.

— Просто в горах всякое дерьмо творится. Даже вьетнамцы знают. Мы потеряли семерых. Прошлой ночью слышим — что-то у периметра шастает... потом ещё один орёт и пропадает. Нашли кровь в кустах, и всё. Только следы огроменные, будто великан прошёл. Пулемётчик с М-60 очередь выпустил, базарит, видел, как что-то парня утащило. Спрашиваю его, что видел. Знаешь, что ответил?

Я мог представить. Ждал. Продолжал ждать.

— Тролль, говорит. Как из детской книжки. Знаешь таких? Которые в пещерах сокровища стерегут. — Дэнни начал смеяться, и смех этот так походил на припадок безумия, что я отвернулся.