Рыцарь без позывного 5 (СИ) - "Бебель"
Будто прочитав мои мысли — или скорее заметив выражение моськи рыцарши, — герцогиня быстро откашлялась и, утерев глаза пышным рукавом причудливого платья, властно задрала голову:
— Невзирая на бестактность, милостью своей, я выражаю вам свое благоволение! Пусть же сир Аарон «Могучий» узрит в вас то, что узрела я, и да почтит он ваши подвиги, благословив просьбу руки леди Ансел!
— Даром мне ее рука не всралась… Знала бы ты, чего она с ней делает. — тихо плюнул я, замечая как улыбка Аллерии видится все более безжизненной. — Говорил же, у меня с инспектором дела, а не с волшебницами. Разберусь и сразу обратно. И никаких свадеб! У меня на них аллергия, кольцами покрываюсь.
— Верно не врешь? Впрямь обернешься? — почти одними губами спросила мелкая, блестя стремительно увлажняющимися глазами. — Клянешься⁈
Елки, можно подумать — любимого плюшевого мишку забирают… С чего такой траур-то? У нее рыцарей, как говна за баней!
— К гадалке не ходи! У меня этот Грисби в печенках сидит, а небо коптить можно и в более гламурных местах…
Несмотря на вагон дерьма, ложка правды сделала свое дело, снова вызывая у девчонки улыбку, блестящую пустой надеждой. Но лощеное вранье адресовалось скорее Аллерии, чья маска учтивой торжественности никак не могла затенить тоску в глазах. Похожая пустота во взгляде виднелась у вампирши, когда она рассматривала забитого насмерть ишака.
Знала что так выйдет. Знала, и все равно сделала. В кого же она такая необучаемая…
Врать голубым глазам оказалось куда сложнее, нежели янтарным. Эмбер прекрасно отделяла правду от брехни, пряча настоящие эмоции за стеной гордого безразличия, а просиявшая Аллерия, охотно проглотившая столь желанную пилюлю, выглядела преступно уязвимой.
Что бы она ни говорила поутру, с каким усердием не подбирала мне лошадь, и как не выдавливала из себя улыбку, мой внезапный отъезд резанул ей ножом по сердцу. И чем охотнее она превозносила мое «зрелое решение», чем чаще повторяла про «один раз», тем сложнее становилось выдерживать ее взгляд. И пусть вопреки ее уверенности, на синевласке я даже под дулом пистолета не женюсь, — легче от того не становится.
Самому непонятно, еду ли я к инспектору или уезжаю от Аллерии, ухватившись за первый подвернувшийся повод.
Как же тошно-то… И дело даже не в изменах и полупустых обещаниях, за выполнимость которых и замполит ручаться постеснялся, а в толпах загубленных душ, которые сейчас не вызывали и толики той вины, что терзает горло при взгляде в голубые глаза.
Мертвые не умеют осуждать. Они брелками висят на душе, обретая власть лишь во снах. Неисправимые ошибки прошлого, о которых остается только помнить и убиваться. Их я уже подвел, а ее только-только начинаю.
Смотрит, прям как «микрофонщик» когда ему у окна занимать приказал — с такой же слепой верой.
К черту!
— Равняйсь!!! Смирно!!! — вызубренные команды, как и тогда, помогли выбить подкативший к горлу ком. — К торжественному маршу!!! По подразделениям, левая колонна прямо, остальные на месте, шагом — марш!!!
Вопреки здравому смыслу, поставленный голос сделал свое дело, заставив эскадрон придти в движение, змейкой устремляясь к воротам на монструозной стене, отделяющей замковый комплекс от остального холма. Плотный завтрак и длительное «маринование» на плацу даже самые незнакомые команды делают интуитивно понятными. — пищеварение у гвардейцев работают не хуже чем у лошадей.
— В таком случае… — мелкая закусила губу, провожая пришедшую в движение карету. — До встречи?
— Да вернусь я, вернусь, чего вы такие недоверчивые?
Помнится, Эмбер я тоже обещал «зайти завтра»…
Сойдя со ступеней и снова отмахнувшись от предложенного коня, изначально предназначавшегося для оруженосца, я затопал вслед скрипучим телегам, то и дело топчась на пахучих кучках. С главы колонны то и дело доносилась веселая трель походного горна, призванная возвестить горожан о шествующей военной колонне и дать им время освободить дорогу от лишних торговых лотков или повозок.
Протекая через поднятые ворота, эскадрон, выделенный для Перекрестного замка, встраивался вновь, принимая форму почетного сопровождения для кареты с наспех вышитым знаменем восходящего солнца. Освобожденные из лагеря гвардейцы Грисби отвечали за телеги, ловя на себе насмешливые взгляды остальных. У южан мужики мертвым грузом не катаются, только в седле или извозчиком накрайняк. Мол, западло оно, воину — мешку с овсом уподобляться. Он у руля стоять должен, а не грузом висеть и все такое.
Одно слово, конелюбы…
Цокот новеньких подков отвлек меня от задумчивого разглядывания конских хвостов и размышления о глубине задницы, в которую я так отчаянно стремлюсь.
— «Мантикоры», сир! — завел Гена красуясь улыбкой до ушей и кивая на громоздкие башни, попарно обхватившие ворота, будто пятерня женскую грудь. — Видели ли вы когда-нибудь столько «мантикор»⁈
На вершинах башен располагались площадки с громадными баллистами, размерами с жилой дом каждая.
— Сир-дядя говорил, что в крепостной мощи Молочный Холм не уступит и Живанплацу!
— Слушай его больше… Бутафория — просто макеты.
— Вы… Вы уверены, сир? — в его голосе слышалась тень обиды за родственника. — То есть… Они же огромные!
— Да макеты это, говорю же. Настоящие под открытым небом оставлять — сгниет все. К тому же — задолбаешься снаряды на такие здоровые башни поднимать. Настоящие где-нибудь в арсенале в разобранном виде валяются, а это так, — пыль в глаза.
К тому же их четыре, а должно быть три — одна навсегда осталась в Грисби.
А хотя… Может пацан и прав, больно уж натуралистичные макеты. А памятуя тягу арестованного консультанта к пакостям, не удивлюсь, если макеты заменили на настоящие по его «дельному» совету.
— Сир? — лицо оруженосца намекала, что я опять бубню себе под нос.
— Ничего, не важно.
Сами пусть разбираются. От Грисби одни головешки останутся, если я начну здешний бардак разгребать. Нельзя быть в двух местах одновременно — приоритеты, мать их. Приоритеты.
Чуть поразмыслив, пацан неловко спешился и повел лошадь под уздцы, видимо, посчитав невозможным ехать верхом, пока я размазываю навоз по дороге. Он то спрашивал, то рассказывал, то делился впечатлениями от проведенных в замке дней, но я особо не вслушивался, поддерживая праздную болтовню на автомате.
Проведенная без сна ночь отзывалась не только вялостью в ногах, но и нарастающей тревогой в затылке. Демоны, магия, заговоры — и черт меня дернул Киару спросить? Гребанная магия…
И ведь даже не в паранормальщине дело — к ней-то я уже привык. Ну умеют местные небо коптить, ну имеют их бредовые фантазии какую-то эфемерную силу, — так себе открытие. Я видел как синевласка целый водопад буквально из воздуха рожала, и как вампирша «микрофонщиком» оборачивалась — после таких цыганских фокусов, псевдонаучный бред про материальность мысли не впечатляет. Телегония да лечение энуреза натягиванием вороньей кожи на известный орган — и то интереснее.
Нет, не шизотерика напрягает, а разбитые мозаичные черепки, которые спустя полгода внезапно начали склеиваться в цельную картину. Киара либо получила новый разряд по дезинформации, либо нифига не врет. Уж слишком многое получило, пусть и шизофреничное, но объяснение.
Почему такие строгие законы насчет войн и осад? Отчего с казнями так цацкаются и с какого перепуга самые крутые феодалы ограничивают не только власть мелких, но и свою собственную?
А потому что знают, сволочи. Знают, но молчат. Во мирок у них, до интернетов еще полтыщи лет пыхтеть, а теории всемирного заговора придумать уже успели.
С чего феодалы так щепетильны насчет казней и военных преступлений? Где костры инквизиции, где вымирающие во время осад города, поехавшие Салтычихи, и прочие радости дивной эпохи? А все там же, где инспекторы следят за религиозными культами, кастрируя их в зародыше.
Антиквар это задолго до моего появления осознал, перелистывая старинные книжки и разглядывая разномастных уродцев. Никакие это не святые писания и не нечестивое бумагомарание, а своеобразные справочники по шизе. Нет тут никаких демонов, как нет ни рая, ни ада. Даже богов, и тех не завезли, ни древних, ни новых. Есть только непаханое поле для санитаров и кладезь диссертаций для психиатров.
