Александр Никоноров - Раздать сценарий
От обилия эмоций и желания выплеснуть бесконечный поток слов я сам не заметил, как встал.
— Вот именно! Ты сам ответил на вопрос, почему воду мы таскали руками. Ты же не безрукий, не безногий. Ты пойми, человеку приятнее класть банки в погреб с осознанием того, что он лично рыл его, орудуя киркой, лопатой, корытом или носилками. Именно потому мы работаем, покупаем одежду, а не создаем ее, кушаем, корячимся с ведрами, косим сено, как самые простые жители. Мы не хотим становиться существами с пустыми глазами, не хотим отделяться от мира и наплевательски смотреть на непонимающие взгляды прохожих. Все мы люди, всем нам хочется быть командой, одним целым. Магия может погубить тебя как человека… Мир потеряет краски, ты станешь таким же бездушным, как и окружающее тебя пространство! Иметь все значит не иметь ничего! И там и там отсутствует надобность. Вот только одно отличие — не имея ничего, тебе есть куда стремиться. С тобой мотивация…
— Тут ты себя и поставил в тупик, — насмешливо сказал Библиотекарь.
— Дай договорить. Имей я все, моя мотивация выглядела бы так — построить тот же дом, обустроить палисад, выращивать овощи… Захочется прикоснуться к общему, к низменному, к косному и тварному. Я мог бы иметь многое, как и любой маг, но, кажется, все мы воспитаны подобающим образом, и следует отдать должное родителям и мудрым преподавателям. Вот ты, скажи мне, один имеешь свою диковинку? Ты ходил по тропам своего мира? Убивал каждого, кто тебе не понравился или переходил дорогу? У тебя же преимущество! Нет? А почему?
— Есть такой наборчик. Совесть, стыд, адекватность, в конце концов. Нежелание искать приключений на свою ж… Жизнь. И усложнять ее.
Я похлопал Макса по плечу.
— Люблю, когда отвечают за меня. Надеюсь, теперь ты понял все…
…Наконец, яичница с грибами готова, а прохладное молоко разлито по кружкам. Натопленная комната с потрескивающими в печке поленьями невероятно убаюкивает, как родная мать. И какой дурак будет в такой обстановке обсуждать насущные дела? А расследовать череду пропаж? Дайте мне книгу и отстаньте!
Периодически вытирая молочные усы, мы обсуждали прошедший день.
— Что думаешь по этому поводу? — спросил я Макса.
Тот деловито дожевал, запил добрым глотком молока.
— Думаю я, что что-то здесь нечисто.
— Что ты имеешь в виду?
— На самом деле… Погоди, кину пару поленьев. — Он торопливо встал, надел рукавицу и отодвинул заслонку печи. Изба окунулась в багряные цвета, но кинутые в нутро печи дрова пригасили пламя. — Эх, похоже все это на масштабных размеров маскарад. При всей своей хитрости и осторожности Йесдум все правильно сказал про жителей: выбрали двух козлов отпущения и не желают ничего больше знать. Вот ознакомились мы с главными претендентами на роль заключенного или казненного, не знаю уж, что вы здесь вытворяете. Что дальше? Как тебе они?
Я задумался, складывая обрывки мнений в единые кусочки, затем явил цельную картину мыслей:
— Трудно так сразу делать выводы. Но для упорядочивания можно посидеть и поразмышлять. Братья Коу как минимум странные.
— Отличное замечание! — подтрунил Библиотекарь.
— Не ерничай, — устало вздохнул я. — И ведь интересная ситуация: у Селенаба какие-то знакомые в начальстве Торпуаля… Не поверю, что он пользуется этим, чтобы со своим братом безнаказанно творить подобное… И братик его… Я бы с таким жить не смог. Как он его понимает?! С другой же стороны — вполне обыденные жители. Да, один из них не говорит ничего, кроме страшных слов, но что теперь? Может, все в достаточной мере наслушались ужасов про них и сами себе поверили? А мы подходим к делу с заведомо необъективным мнением. Но то, как они нас встретили…
— Вот и я о том же! Будто им правда есть что скрывать. Понятно, что их не оставят в покое. Простите, раз у вас братик немного того, — он покрутил пальцем у виска, — то чего вы ожидаете? И психоз этого зачесанного… Достали, блин, чувства наши оскорбляете, вы такие же идиоты, как и остальные!
Библиотекарь не унимался. Он передразнивал приятный тембр Селенаба нарочито писклявым голосом, желая не столько спародировать его, сколько выказать свое отношение к нему.
— Чего докопались до бедных крестьянушек! Ах-ах! Заявил бы еще про частную собственность и суд в Гааге, — пробурчал Макс.
— Думаешь, маскировка? — догадался я.
— В точку! — он щелкнул пальцами.
— Твоя точка зрения имеет право на существование… А что, можно поплотнее заняться этой версией — выписать документ на обыск и толком проверить.
— А чего же другие раньше нас не проделывали такое? — встрепенулся Макс.
— Откуда ты знаешь, что не проделывали? Может, как раз-таки после досмотра они и пропадали? И не забывай, что у Селенаба подвязки. Кто его знает, может, попросил кого пресекать деяния ищеек?
— Может и так… Но, знаешь, мне старикан покоя не дает.
— Чем он тебе не понравился? — к своему стыду я поймал себя на мысли, что мне неприятно рассматривать кандидатуру лейна Йесдума на звание убийцы. А еще неприятно слышать обвинения и подозрения в его адрес, как будто он представляет честь Академии и всячески позорит не только ее вкупе с Советом Одиннадцати, но и меня в частности. — Адекватный человек со взвешенным мнением. По-моему, единственный, кто трезво смотрит на ситуацию. Не сразу поймешь, за что зацепиться.
Библиотекарь скривил рот.
— Да. Именно это и напрягает. Он чрезмерно пушистым получается! Откреститься от виновности аргументами о нежелании кого бы то ни было видеть — выигрышный вариант. Хитрюга он. И образ жизни, и стереотипы старого одинокого человека — все сходится и играет ему на руку.
— Перестань, — возразил я. — Лейн Йесдум сам же говорил, что общения не хватает.
— Так выходи и общайся, таракан запечный! — вспылил Макс. — Эко же он ловко обставил-то! А ведь заметь, не все же его обвиняли, далеко не все! А он все равно сидит и носа своего длинного не высовывает. Нет бы прийти и сказать, мол, ребята, айдате выпьем, помянем пропащих, все дела, а я сам не виновен и скорблю вместе с вами. Аминь. Что-нибудь в таком духе.
— А смысл ему выходить при таком отношении?
— Говорю же, на него не все тихолесцы ополчились, чего тормозишь-то! И по фигу. Сидит себе ровнехонько.
— То есть ты хочешь сказать… — догадка строилась неуверенно, — что он боится оставлять свой дом?
— Конечно боится! Это не братья. Он не побежит жаловаться и бумаги писать. Церемониться с ним так не будут. Иное дело, что его боятся… И руки свои не показывает. Дома в плаще, за столом в плаще. Он и спит в нем, наверное.
