Рэй Брэдбери - Темный карнавал
– Вот теперь, – тихо прошептал один из мужчин, – мистер Вильянасуль уже наверху!
Все затихли.
– А теперь, – выдохнул мужчина театральным шепотом, – мистер Вильянасуль стучится в ее дверь! Тук-тук.
Все молчали, затаив дыхание.
– А теперь миссис Наваррес по случаю вторжения начинает вопить с новыми силами!
С верхнего этажа донесся пронзительный вопль.
– А теперь, – воображал мужчина, сутулясь и осторожно помахивая рукой, – мистер Вильянасуль умоляет и умоляет у закрытой двери, тихо, нежно.
Люди на крыльце напряженно вздернули в ожидании подбородки, пытаясь сквозь тройной слой дерева и штукатурки разглядеть верхний этаж.
Вопли утихли.
– А теперь мистер Вильянасуль говорит быстро-быстро, он молит, он шепчет, он обещает, – тихо воскликнул мужчина.
Вопли перешли в рыдания, рыдания в стоны, и наконец все смолкло и растворилось в дыхании, в биении сердец, в ожидании.
Примерно через пару минут, потные, выжидающие, все стоявшие на крыльце услышали, как на третьем этаже брякнула щеколда, дверь открылась и мгновением позже затворилась под звуки шепота.
Дом затих.
Тишина жила в каждой комнате, словно выключенный свет. Тишина, словно прохладное вино, струилась по коридорам. Тишина обдавала их из окон, словно прохладный воздух из погреба. Они стояли и вдыхали ее прохладу.
– Ах, – вздохнули они.
Мужчины отшвырнули сигареты и на цыпочках вошли в затихший дом, женщины следом. Вскоре крыльцо опустело. Они плыли в прохладных чертогах тишины.
Миссис Вильянасуль в тупом остолбенении отперла свою дверь.
– Мы должны выставить мистеру Вильянасулю угощение, – прошептал кто-то.
– Свечку ему завтра поставить.
Двери затворились.
В своей прохладной постели покоилась миссис Вильянасуль.
– Он такой заботливый, – сонно подумала она, смежив веки. – За это я его и люблю.
Тишина, словно прохладная рука, погладила ее на сон грядущий.
Рэй Дуглас Брэдбери
Остров
Зимняя ночь белыми клочьями носилась за освещенными окнами. Снежная вереница то выступала размеренным шагом, то взвивалась и закручивалась вихрем. Но непрестанно сыпала и ложилась белая крупа, бесконечно заполняя тишиной глубокую бездну.
Дом был заперт, заткнуты все щели, все окна, все двери и створы. В каждой комнате мягко светили лампы. Задержав дыхание, дом погрузился в теплую дрему. Вздыхали батареи. Тихо жужжал холодильник. В библиотеке, под зеленым, цвета лайма, абажуром керосиновой лампы, двигалась белая рука, скрипело перо, лицо склонилось над чернилами, высыхающими на этом искусственно-летнем воздухе.
На верхнем этаже в кровати лежала старая женщина и читала. Напротив, через гостиную, ее дочь раскладывала белье в гардеробной. Еще выше, в мансарде, ее сын, лет двадцати пяти, изящно стучал на пишущей машинке и бросал очередной комок бумаги в растущую на ковре кучу.
Внизу кухарка закончила мыть винные бокалы после ужина, под мелодичный звон убрала их на полки, вытерла руки, поправила волосы и протянула руку к выключателю.
И в этот самый момент все пятеро обитателей заснеженного ночного дома услышали необычный звук.
Звук разбивающегося окна.
Он напоминал треск лунно-белого льда на полночном пруду.
Старая женщина села в своей кровати. Ее младшая дочь перестала раскладывать белье. Сын, собиравшийся было скомкать отпечатанную страницу, застыл, сжимая в кулаке бумагу.
Вторая дочь, в библиотеке, затаила дыхание, дав темным чернилам с почти различимым шипением беспрепятственно высохнуть на полпути к странице.
Кухарка остановилась, держа руку на выключателе.
Ни звука.
Тишина.
Только шелест холодного ветра, залетевшего в какое-то дальнее разбитое окно и гуляющего по комнатам.
Все головы, каждая в своей комнате, повернулись, посмотрели сперва на едва заметное шевеление коврового ворса, ласкаемого дыханием ветра, проскользнувшего под каждую дверь. Потом их взгляды метнулись к медным ручкам дверей.
Каждая дверь имела свою оборону, у каждой была система защиты – щеколда, цепочка, засовы, ключи. Мать за те годы, когда ее странности развивались, раскручиваясь как юла, пока не дошли до полного абсурда, носилась с этими дверями так, будто каждая из них была драгоценным, удивительным и новым живым существом.
Пока болезнь бесцеремонно не уложила ее в постель, она годами твердила всем, что боится всякой комнаты, которая не может мгновенно превратиться в крепость! Дом, где живут женщины (сын Роберт редко спускался со своей верхотуры), требовал средств быстрой защиты от слепой алчности, зависти и насилия этого мира, чья лихорадочная похоть лишь немного умерялась зимой.
Такова была ее теория.
– На что нам столько замков! – возмущалась Элис много лет назад.
– Настанет день, – отвечала ей мать, – и ты возблагодаришь Бога за один-единственный крепкий замок.
– Но грабителю, – говорила Элис, – достаточно всего лишь разбить окно, открыть эти глупые замки и…
– Разбить окно! И тем самым предупредить нас? Чепуха!
– Все было бы гораздо проще, если бы мы попросту держали деньги в банке.
– Опять чепуха! В двадцать девятом я хорошо узнала, что значит отнять у бедняка последнюю монету! У меня пистолет под подушкой, а деньги под кроватью! Я сама – Первый национальный банк Оук-Грин-Айленда!
– Банк с капиталом в сорок тысяч долларов?
– Замолчи! Почему бы тебе не выйти на улицу и не покричать об этом на всех углах? Кроме того, злодеи могут прийти не только за деньгами. А за тобой, за Мэделин… за мной!
– Мама, мама! Мы же старые девы, будем смотреть правде в глаза.
– Мы женщины, не забывай, женщины. А где остальные пистолеты?
– По одному в каждой комнате, мама.
И вот так, из года в год, вся эта домашняя артиллерия заряжалась и приводилась в боевую готовность, люки задраивались и отдраивались в зависимости от времени года. Вверх и вниз по проводам бежал сигнал внутреннего телефона, работающего от батарей. Дочери, хотя и не без улыбки, согласились на установку этих телефонов: по крайней мере, это избавит от необходимости кричать с этажа на этаж.
– А почему бы одновременно, – предложила Элис, – не обрезать внешний телефон? Вот уже давно никто из города из-за озера не звонил ни мне, ни Мэделин.
– К черту этот телефон! – подхватила Мэделин. – Каждый месяц, он стоит нам кучу денег! Ну кому мы можем туда звонить?
– Мужланы, – отозвался Роберт, направляясь на свой чердак. – Все они мужланы.
И вот сейчас, глубокой зимней ночью, послышался один-единственный, одинокий звук. Звук разбивающегося оконного стекла, словно тонкий звон лопнувшего винного бокала, словно пробуждение от долгого и уютного зимнего сна.
![Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал [переиздание]](/uploads/posts/books/121260/121260.jpg)
