Елена Плахотникова - Ларт Многодобрый
Дно у пропасти нашлось. И не пропасть это оказалась, а всего лишь шахта лифта. Вместо бетонного пола слежавшийся песок. Было почти не больно, когда ладони и колени толкнулись в него. Голову повело вниз, но до песка она не достала. Повезло.
Свалиться с шестнадцатого этажа и остаться живым-невредимым, вот это я понимаю – чудо!
Знать бы еще, куда я так спешил, что лифт подождать не мог.
Оглядываюсь. Вместо стен – решетка. Со всех четырех сторон. Над головой тоже решетка выгибается. Будто в церкви я стою, под куполом.
Ну и чего я такого сделал, чтоб за решетку попасть? За странную такую решетку, ажурную и золотистую. И чем дольше я смотрел на нее, тем четче сценка из фильма вспоминалась. Того, что только для взрослых. Там заметно озабоченный мужик подходит к клетке, в которой сидит восточная красавица. На ней полпуда украшений и кило косметики. А из одежды – паранджа всего. Настолько прозрачная, что и слепой сквозь нее все разглядит.
Короче, оригинальная экранизация «Тысячи и одной ночи». Где кобылицы необъезженные, а жемчужины несверленые.
Ну а кто меня считает своей новой игрушкой?
Одежду, по крайней мере, мне оставили.
Еще раз оглядываюсь.
Сначала вижу скатерть-самобранку. На ней блюда с фруктами, орехами и чем-то еще. И вдруг понимаю, что дико хочу жрать. Прям в обморок грохнусь, если сейчас, немедленно, не пожую чего-нибудь.
А еще по скатерти разгуливала ворона. Большая, белая. И нагло так поглядывала в мою сторону. И клевала чего-то из тарелки. Потом шла к следующей, и опять косилась на меня. Типа ты там с голоду подыхаешь, а тут жратвы завались.
Наглая птычка. Из таких нахалок бульон хороший получается. Или – «ворона по-пекински».
Как только найду дверь у этой клетки и с замком договорюсь, так сразу и перейду к прикладной кулинарии.
Дверца отыскалась быстро. А замок обычной защелкой оказался. Тряхни дверь сильнее, и она откроется.
Неужто все так просто? Или решетка под током? Вряд ли он меня убьет. Хотели бы прикончить – в трансформаторную будку толкнули бы. Пьяным. Как моего соседа. Типа сам виноват оказался. Двери перепутал…
Но как же не хочется трогать решетку!
Да мало ли я делал того, чего не хотелось?..
Протянул к ней кулак. Ну не пальцами же ее щупать?! Кто разжимать их будет в случае чего?..
Тронул.
И ни фига.
Ни тока. Ни решетки. Ни скатерти.
Только ворона прыгает по земле. Клюв раскрывает. Без звука.
А у меня перед глазами звездочки летают. Редкие. Как новогодний снег в детских мультиках.
Возле вороны оказалась девчонка. В пижаме. И в халате, с разрезами до тазобедренного сустава. На голове – светлый шарф. Из-под него выглядывают тонкие косички и подвески на шнурках. Малявка смотрит мне в лицо. Шевелит губами.
А я стою почему-то на четвереньках и менять позу не спешу. Вдруг от одного неосторожного движения рассыплюсь мелкими огоньками?
Девчонка опять шевелит губами. И я вспоминаю ее имя. Никунэ. Потом слышу голос. Ее. Тихий и настойчивый:
– …Многомудрый?
Кажется, девчонка чего-то спрашивала.
– Убери от меня эту тварь. Пока я ее в суп не засунул. Или в сказку. – Не знаю, зачем я брякнул это. Вырвалось как-то. Ну про суп ладно. А вот сказка – это уже лишнее.
Никунэ схватила птычку и передала деду. Потом вернулась ко мне. Я уже умостил задницу на подстилку, но продолжаю держаться за землю. Двумя руками. Словно опять могу провалиться в шахту лифта. Или еще куда.
– Многомудрый, а что такое сказка?
Блин! Другого времени для вопроса не нашла!..
– У Марлы спроси. Она и объяснит, и сказку тебе расскажет.
– А ты?
Вот прям щазз все брошу и…
Но сказать такое у меня язык не повернулся. И послать малявку – тоже.
Она глазела на меня в ожидании, готовая услышать и запомнить все, чего я наболтаю. Никунэ, чего с нее взять?
– Сказка, значится…
Рассказывать про ворону и сыр нельзя. Там есть два неизвестных персонажа. А объяснять еще про «сыр» и «лису» нет ни малейшего желания. Значит, не будем умножать сущностей сверх необходимого.
– Короче, таких птиц, как Ситана, у нас называют воронами. Обычно они черные. И вдруг в гнезде черных ворон вылупился уродливый белый вороненок.
– А почему уродливый?
– Потому, что не такой, как все. Не сбивай меня… пожалуйста.
С чего бы это я такой вежливый?
– Прости, Многомудрый.
Никунэ склонила голову и прижала ладони к глазам.
– Ладно, прощаю. Только не перебивай меня больше.
Девчонка быстро и молча закивала. Долго смотреть на такое безобразие я не смог и продолжил «сказку».
– Так вот, все остальные вороны – большие и маленькие – дразнили и клевали птенца-урода. Тот прятался от них, где мог. Но белая ворона заметнее черных.
Справа донеслось шипение. Там сидел старик со своей любимой зверушкой. Похоже, ей не нравилось, чего я говорю.
– А будешь много выступать, я тебя под банулму летать отправлю. Наперегонки с молниями.
Ворона нахохлилась и замолчала. Старик погладил ее. Вид у обоих был слегка обиженный. Ну не я первым начал. Но строить из себя неукротимого мстителя уже расхотелось. Как и затягивать сказку.
– Короче, когда белая ворона научилась летать, она улетела от стаи. Потом ворона встретилась с белым вороном, который тоже улетел от своих черных собратьев. Вот от этих двоих и начался род белых ворон. Чтобы помогать провидцам и… Зрящим.
Вовремя вспомнилось подходящее словечко.
Никунэ заулыбалась:
– Спасибо, Многомудрый! А…
– Все остальное спросишь у Марлы. Я спать хочу.
Девчонка поклонилась. Старик тоже.
– Тогда мы оставим тебя, – сказал он. – И придем завтра. Если позволишь.
– Зачем?!
Паранойя не моя вторая натура, но с такими гостями… программу завтрашней встречи желательно знать заранее.
– Мой Наставник хочет поговорить с тобой, Многомудрый, – сообщила Никунэ, будто у старика дар речи пропал.
– Птычка тоже хочет поговорить?
Я не всегда такая язва, только в особо «удачные» дни.
– Нет.
Девчонка замотала головой, и подвески на ее косичках тихонько зазвенели.
– Тогда приходите без нее.
– Придем, – кивнул дед.
Они ушли.
А я остался у костра. Забираться в палатку не хотелось. Прилег на подстилку. Стал смотреть на костер. Он догорал. Слабые, полупрозрачные язычки облизывали угли. Маленькие и красные. Как глаза Кранта. Или Сим-Сима. Будто целая стая Сим-Симов смотрит из темноты. Моргает. Двигается. Подбирается ближе. Еще ближе. Потом огоньков стало меньше. Мало. Я мог бы их посчитать. Если бы захотел. Но заниматься такой ерундой не было желания. На меня навалился великий облом. Ни двигаться, ни говорить… Даже полностью закрыть глаза было в облом. Так и смотрел сквозь ресницы на гаснущий костер. А в голове ни мысли, ни желания…
