Людмила Астахова - Волчьи игры
— Мама, хоть раз остановись и подумай над тем, что делаешь. Проклятья уже нет, ты обязательно проснешься следующим утром в бодрости и здравии, тебе не нужен риск, чтобы питать твою донджету. Тебе не обязательно играть с огнем, чтобы жить.
Право слово, он успел отвыкнуть от шурианских выходок мамочки, от ее детской непоседливости.
Рамман совершенно запамятовал, как Джойана Алэйя умеет гневаться. И переворачивать все с ног на голову. И бить по самому больному месту без всякой жалости.
— Я нарушила все обещания, данные Вилдайру, и приехала в Янамари к тебе, к твоей невесте, и вместо долгожданного праздника получила непонятные отговорки, кислые лица и проклятия в спину.
Вот так! Словами наотмашь, как это умеют только шуриа.
— Но, мама! Илуфэр больна!
— Даже если она при смерти, я все равно хочу ее видеть. Точка!
Даже снег скрипел под ее каблучками зло и ожесточенно.
Метель закончилась, но дорогу укатать еще как следует не успели, оттого до усадьбы-лечебницы доктора Сида ехали медленнее, чем обычно.
«Скоро Ночь Великих Духов, — думала Джона. — Когда на зов явятся Элишва и Бранд, что я скажу им?» Ей было тревожно без всякой видимой причины. Тревожно, неуютно и тоскливо. В самый тяжелый год, в год, когда умер Бранд Никэйн, ей не приснилось столько кошмаров, как в последние ночи. Напасть какая-то!
А Рамман думал о бледной глазастой девушке, стоящей по ту строну оконного стекла, до половины затканного морозными узорами. Они могли по нескольку часов общаться знаками, с помощью улыбок, пальцев, воздушных поцелуев. В последний раз Рамман слепил для невесты из снега лошадку — толстенькую и неуклюжую.
«Я подарю тебе такую же, но настоящую — белоснежную. Только выздоравливай», — написал он в записке. Илуфэр прочитала и радостно закивала. И впервые за последнюю неделю ее щечки порозовели. Все-таки, несмотря ни на что, это была самая счастливая зима в жизни графа Янамари.
В дороге их нагнал гонец из Дэйнла.
— Ваша светлость, по неотложному делу!
По его словам, горожане пребывали в крайнем недовольстве начавшимся рекрутским набором и повышением цен на муку.
«Проклятый Эск! Неймется ему!» — вскипел раздражением Рамман. Сколь угодно ловкий канатоходец выдохнется, расхаживая столько лет туда-сюда над пропастью, лавируя между лояльностью сюзерену-отцу и законным недовольством им же. Двадцать лет Янамари практически не ведает, что такое по-настоящему твердая Эскова властная десница. И соответственно, не ценит усилий графа, будто все так, как и должно быть.
Теперь вот решили, если пожаловала Джойана, которая полюбовница сразу двух князей, то и рекрутского набора не будет. Как же! Держите карман шире! Аластар спит и видит, как бы заставить Джону вернуться в Амалер.
— Может быть, перенесем встречу с Илуфэр? — спросил Рамман уже из седла.
Гонец догадался прихватить с собой запасную лошадь. Значит, дела в Дэйнле серьезные, требующие срочного вмешательства.
— Не волнуйся, милый, — мурлыкнула шуриа. — Я постараюсь не быть навязчивой.
В подарок будущей невестке она везла жемчужное ожерелье. Жемчуг входил в моду по всему континенту, отчего же будущей графине Янамари не блеснуть в обществе роскошным украшением?
Гладкие, идеальной формы горошинки в бархатном мешочке только и ждали своего звездного часа.
«Ей понравится подарок. И я тоже постараюсь приглянуться девушке из Фирсвита. Вряд ли она хоть раз видела шуриа своими глазами. У меня получится», — настраивалась Джона на скорую встречу.
Когда-то она сумела очаровать двор императора Атэлмара Седьмого, и с тех пор многое изменилось в лучшую сторону. Например, Джойана стала дипломатичнее и терпимее. И умнее.
Карета въехала в распахнутые ворота и покатила прямиком к парадному входу.
«А неплохо устроился этот доктор Сид».
Усадьба когда-то принадлежала семейству Райнов — почти чистокровных ролфи, с которым отец Джоны водил дружбу. Они разорились и продали дом задолго до смерти Элишвы. Так он и переходил из рук в руки, пока не очутился у беглеца из Синтафа.
«Мрачновато, но стильно», — так, кажется, говаривала мать, смешно копируя столичный акцент. Ничего с тех пор не изменилось. Летом, должно быть, дом выглядел веселее, со стенами, увитыми диким виноградом и хмелем. Зимой же черные стволы на фоне серого камня смотрелись жутковато.
— Чего вам тут надобно, милостивая государыня? — спросил слуга в перепачканном углем фартуке.
— Я — будущая родственница госпожи Омид, любезнейший. Приехала навестить девочку.
Истопник нахмурился.
— Карантин у нее.
И дернул подбородком куда-то в сторону. Джона проследила направление. И — точно. Под одним из окон красовалась снеговая лошадка. Точь-в-точь такая же, какую они с Брандом лепили под окнами детской в Янамари-Тай. Рамман болел скарлатиной, и они хотели сделать сыну сюрприз. Смеялись, бросались снежками, валялись в сугробах и бесстыдно целовались.
Все повторяется, и ничего никуда не девается. Теперь вот Рамман лепит снеговые фигурки для возлюбленной, а потом станет так же веселить их с Илуфэр детей.
Счастливо улыбаясь своим мыслям, Джона подошла ближе, погладила лошадку по выгнутой спинке. Если вставить два уголька вместо глазок, то получится еще лучше…
Обернулась медленно-медленно, чувствуя затылком чужой взгляд, обернулась и остолбенела.
Из окна на нее смотрела мертвячка… Северянка с мертвой душой!
Грэйн эрн-Кэдвен
Те, кого позвали за собой Маар-Кейл в темноту, полную ветра и летящего снега, не думают. Ни о чем. Черные гончие богов не ведают ни любви, ни страха, им ни к чему сомнения, и размышления им чужды. Только охота, только вечный бег по горячему следу — сквозь ночь, пронзая время, не считаясь с расстоянием. Для Маар-Кейл что три лайга, что триста — всего лишь один бесконечный миг их призрачной жизни. Бежать, лететь, гнать добычу, не касаясь земли, легкими прыжками с одного крыла ветра на другое…
Люди так не могут. Даже ролфи.
Но тот, кто пошел на зов Маар-Кейл, уже не вполне человек.
«Ты ведь уже бежала с нами однажды, Верная. Поспеши!»
Вожак — нетерпение и азарт, воплощенное в узком хищном теле, шкура чернее самой темной ночи, алые глаза светят сквозь метель что твои фонари — легко трусил вровень с санями. Лошади тоже могут видеть Маар-Кейл, если те того пожелают. Верно, никогда в жизни несчастные кони так не мчались, подгоняемые потусторонним воем лунных гончих.
— Я спешу… — отвечала Грэйн, не понимая, что говорит вслух. — Но я же всего лишь человек, мне не угнаться за ветром. Мне не успеть…
