Карен Миллер - Утраченная невинность
— Нет, мой мальчик. Ты живее всех живых.
Мысль лихорадочно заработала. Значит, так… Клетка. Площадь со множеством народа, наполненная людским гомоном… Палач, который заносит топор над его головой… мигающий свет магических светильников… омерзительное прикосновение деревянной плахи, которая врезалась ему в шею… И боль в руках от кандалов, когда он шел навстречу смерти… холодный пот… бесчувственное лицо Пеллена, его ухмылка…
Гар!
Эшер снова попытался сесть в кровати. Впервые за долгое время тело освободилось от чувства боли. Она исчезла!
— Как я сюда попал? Что вообще происходит? Проклятие, женщина, кто ты?
Сильная женская рука возникла откуда-то из темноты и толкнула его назад на подушки.
— Люди зовут меня Вейра.
Он чувствовал себя так, будто по нему прошелся табун лошадей, но все-таки смог задать вопрос:
— Какие люди?
— Да просто — люди…
— Те, что спасли меня?
— Да…
Эшер пожалел, что в комнате слишком темно, и он не может разглядеть лицо Вейры.
— Я бы хотел с ними повидаться.
— Не получится, мальчик мой. Пока. Но вскоре, надеюсь, ты их увидишь. Так говорит Пророчество.
— Пророчество? Что еще за «пророчество»?
— Как ты смеешь говорить мне «нет»? Я сказал, что желаю их видеть!
— А я говорю, пока нельзя! — Женский голос внезапно посуровел.
И новая вспышка в памяти: громкий стон и грубый нетерпеливый голос в самое ухо: ты хочешь жить?
Невзирая на слабость, вопреки ее настойчивым ладоням, пытавшимся толкнуть его обратно на подушки, он все-таки сел и твердо сказал:
— Ага! Я вспомнил тебя! Ты была там! И это ты спасла мне жизнь!
— Ах, мальчик, твою жизнь спасали многие, — ответила женщина и печально добавила: — Особенно один человек. Как-нибудь потом я расскажу тебе о нем.
Он попробовал сесть, но тело не слушалось.
— Называй меня Эшер. Я тебе не мальчик!
Он услышал изумленный вздох, а потом ее голос:
— И это ты говоришь мне?! Мне, в моем возрасте! Ах ты, килька костлявая!
— По-моему, так говорят рыбаки.
— Сам ты рыбак! Ну, или был им и, надеюсь, станешь опять. Однако если ты желаешь, чтобы твой сон стал реальностью, то прежде тебе придется сделать пару дел…
— Покажи мне свое лицо, — внезапно насторожившись, потребовал Эшер. — Почему ты сидишь в темноте? Разве не можешь зажечь лампу или что-нибудь такое?
— Сам зажги, — возразила старая карга. — Это в тебе есть магический светильник и все остальное.
Он затаил дыхание и заговорил не раньше, чем снова обрел способность нормально дышать:
— Это не смешно, женщина.
— А я и не смеюсь. Время для пряток прошло, юный Эшер из Рестхарвена. Хотя это не то имя, под которым я тебя знаю…
Он не стал спрашивать незнакомку, откуда она его знает. Ее дело. Он вообще решил не говорить больше ни слова, пока она не зажжет свет и не покажет ему себя… И не объяснит, что он тут делает.
Она все-таки ответила, не дожидаясь его вопроса.
— Слушай, Эшер! Почти шестьсот лет я и мои близкие знаем тебя под именем Невинного мага. Пророчество назвало тебя так во времена, когда Барла еще была среди нас и возводила свою Стену. В те времена, когда она посеяла семена, плоды которых мы сейчас пожинаем. Ты первый из первых, мальчик мой. Первородство — твой удел. И лоно вселенной готово наконец породить тебя, дабы ты явился миру в крови и боли.
Эшер в отчаянии замотал головой.
— Женщина, ты сошла с ума!
— Кто? Я?! — Он услышал ее свистящий шепот, а затем почувствовал, как его тело наполняется странной силой. Казалось, у него дрожит каждый мускул. Одновременное этим над ее ладонью появилось удивительное свечение, словно женщина держала в руке небольшой факел. Свет озарил ее лицо, хотя глазницы оставались по-прежнему темными…
— Теперь видишь? — спросила она. — Только не думай, что ты единственный… просто ты — лучший!
Эшер был слишком поражен, чтобы говорить.
Женщина прищурилась от магического света, зажженного ею же самой, и продолжила:
— Хочешь верь, хочешь нет, но мы всегда этим владели. Конечно, доранцы присвоили это умение, как и все остальное. А наши глупые наследники позволили им сделать это. Они заключили с ними свои дурацкие договоры, а в итоге мы все оказались в гадкой сточной канаве.
Эшер наконец узнал этот голос.
— О, небеса! Я ведь сначала и не понял, о чем ты говоришь! Ты вызвала магический огонь… А я подумал, что…
— Что ты один можешь делать это? — Старуха усмехнулась. — Нет, дитя мое, каждый олк владеет магией. Как ты полагаешь, что случилось на твоем празднике Большого Улова? Неужели ты всерьез думаешь, что рыба полезла в сети, отзываясь на пение доранцев? Нет. Она откликнулась на зов олков. Это рыбаки Лура воспользовались даром, с которым родились, но о котором даже не подозревают.
— Что?! Ты о чем говоришь? Неужели…
Она предостерегающе подняла руку.
— Молчи! Теперь молчи. Сейчас не время для того, чтобы рассказывать друг другу всякие истории. Сейчас я расскажу тебе самое необходимое, а ты слушай внимательно и не хлопай ушами!
Когда он в последний раз позволил кому-то рассказывать какую-то историю, это закончилось плахой и смертным приговором. Больше он в эти игры не играет. Эшер отбросил одеяло и перебил женщину:
— Эй, не беспокойся. Мне не интересно. И я больше не останусь здесь ни на минуту:
Она не сделала ни малейшего движения, чтобы его остановить. И лишь смотрела на то, как собственное тело предало упрямца, и тот упал прямо на пол. Однако он встал. С трудом, качаясь и едва удерживаясь на ногах. Он дополз до двери… Вцепился мертвой хваткой в ручку и повернул ее… Дверь распахнулась, и…
— Привет, Эшер! — На пороге стояла улыбающаяся Дафна. — Не уходи пока. Нам нужно о многом поговорить.
* * *Они ехали по дороге несколько долгих часов до тех пор, пока престарелый осел окончательно не выбился из сил. Потом слезли с повозки и пошли пешком. Мэтт вел бедное животное в поводу, Гар и Дарран шли следом. Наконец наступила ночь, взошла луна, а на небе появились тусклые звезды. Совсем недалеко, впереди, возвышались горы, перед которыми раскинулся массив Черного леса. Странно, здесь, в такой близости от Стены золото ее стен, казалось бы, должно было освещать им дорогу, однако…
Голодный, уставший, с натертыми от долгой ходьбы ногами, Гар мечтал о том, чтобы они наконец пришли хоть куда-нибудь. Он посмотрел по сторонам. Кроме них на дороге никого не было. Наверное, здесь можно говорить без опасения быть услышанным.
