Лада Лузина - Выстрел в Опере
— Странно все-таки, — задумалась Анна Андреевна, — как Лира попала к Булгакову? Он же не историк, не археолог. Не писатель. Разве что в пятом классе писал юморески. Он военный, герой. И такая страшная смерть.
— Я читала: он погиб из-за женщины, — сказала Ани.
— Она его предала? — заинтересовалась писательница.
— Нет, она любила его слишком сильно. Так сильно, что не могла позволить ему просто жить. Знаете, любящие нас, родные и близкие, часто причиняют больше зла, чем враги.
— Вы в чем-то правы, Аня. И чем все это закончилось?
— Узнав о его смерти, она покончила с собой. В 18-м году.
— Поделом, — подытожила покровительница. — Удачи вам, Анечка.
Попрощавшись с той, кого считала своей тезкой, Анна Андреевна Голенко поспешила прочь, понятия не имея о том, что три дня тому должна была вешаться из-за Анны Андреевны Горенко, равно как и о том, кто такая Анна Андреевна Горенко.
Анти-Марина посмотрела ей вслед.
Медленно разжала кулак и небрежно подбросила таившуюся в нем Лиру, еще мгновенья назад прятавшуюся в кулаке Марии, — бывшей частью той силы, что вечно хочет добра и вечно совершает…
Зло?
Эпилог
Как и всякое добро, Покровский монастырь породило зло, — незаслуженное и несправедливое, вынуждающее усомниться, так ли уж добр наш Господь. Однажды лошади понесли, и великую княгиню Александру Петровну — чистосердечную благотворительницу, основательницу общины сестер милосердия, председательницу общества детских приютов — вышвырнуло из коляски на петербургскую брусчатку.
Позвоночник ее был поврежден. Урожденная принцесса Ольденбургская не могла ходить. Физические страдания усугублялись душевными — супруг ее великий князь Николай Николаевич, третий сын царя Николая I, предпочел жене «даму сердца», актрису императорских театров.
Но в те приснопамятные времена женщины лечили личные несчастья не шоколадом, а заботой о тех, кто несчастнее их.
И, вняв советам врачей, порекомендовавших сменить нездоровый климат града Петра, принцесса перебралась не в Крым, не в свой Алупкинский дворец, а в Киев — в Столицу Веры, и приобрела на окраине пустынный участок, и основала там монастырь. Не для нужд монашествующих — для тех, кто несчастней ее.
Княгинин монастырь стал грандиозной лечебницей, по размерам и оснащенности не имевшей равных в империи. Ибо было в Киеве-Златоглаве много монастырей и церквей, но мало бесплатных больниц, и у ворот Александровской умирали больные…
За двадцать лет Княгинина образцовая аптека выписала миллион рецептов бесплатных лекарств. Первые фотографии лучами рентгена, открытого Вильгельмом Рентгеном в 1895 году, были сделаны в Покровском монастыре уже в следующем — 1896. На операционном столе в хирургическом отделении больницы страждущие умирали так редко, что составители статистических сборников объясняли сей сверхъестественный процент «удачных исходов» лишь Божьим чудом.
И чудо случилось. После девяти лет тяжелой болезни принцесса, передвигавшаяся в инвалидной коляске, — встала на ноги.
И встав, Ее Высочество стояла сама рядом с операционным столом, и обмывала больных, и дежурила в палатах. Она мечтала построить великий храм — самый большой на Киеве. Но позволила мечтам о величии стать явью только тогда, когда смогла позаботиться о невеликих и малых. Она открыла приют для слепых и приют для неизлечимо больных женщин, училище для девочек-сирот и «странноприимницы», где всякий бездомный находил заботу о себе и ночлег.
«Как часто приходится слышать на улицах Киева: как пройти к Княгине?»
И, как испокон веков, шли в Киев тысячи паломников, чтобы припасть к святой Лаврской земле, пошли в Киев тысячи тысяч несчастных, прокаженных, ненужных, наслышавшись от добрых людей, что Княгиня поможет…
Она так и не успела построить свой храм. Она умерла до того, как заложенный ею самый большой в Киеве храм Николая Мерликийского в стиле русский модерн был построен. И была похоронена в 1900 году посреди цветущего яблоневого сада Покровского…
Но та, что, повелевая именем Города, шла через время, пришла в Княгинин приют сквозь одиннадцать лет в числе неиссякаемого потока несчастных. И стояла теперь, преклонив колени, прижав лоб к каменному полу, перед княгининой иконой, Почаевской Богородицей, — благодаря которой, как верила тайно принявшая монашество и ставшая инокиней Анастасией принцесса, — она и получила исцеление.
— Давно тут стоишь.
Маша не подняла головы — еще крепче вжала лоб в камень плит.
— …а не молишься, — закончила Княгиня.
— Молитв не знаю, — сказала Маша.
В интонациях Настоятельницы монастыря угадывался предстоящий им разговор — неизбежный.
— Откуда ж ты? — спросила Княгиня.
Была она не старой и не молодой — лишенной возраста.
— Из Киева.
— Из Киева? — «…и не знаешь молитв» — послышалось в многоточии.
Но Матушка сказала иное.
— Смотрю я на тебя и вижу, не место тебе здесь.
— Оттого, что не знаю молитв? — Машины плечи еле заметно вздрогнули.
А сердце скакнуло и потемнело в глазах.
— Нет, милая. — Княгиня не упрекала — она объясняла. Ее очерченное непроглядной чернотой монашеской ткани лицо было незамутненно-спокойным, как лики, что рисуют на фресках. — Оттого что для тебя что в монастырь пойти, что руки на себя наложить — все одно. Ты сюда карать себя пришла. Грех это. Грех — дом Божий адом своим почитать. В монастырь не в наказанье надо идти, а по любви.
— Не прогоняйте меня. — Маша приподняла голову, но поглядела не на Матушку — на бледное зимнее небо в узком окне. — Мне некуда больше идти. Только в прорубь. Я за больными буду ходить. За инфекционными. Я все буду делать… — Маша вдруг поняла: все, что она говорит, — лишь подтверждает слова Княгини.
Она встала с колен. Шагнула к ней. И увидала за светом ее лица темноту — темный сгусток болезни, свернувшейся в клубок. И протянула руку…
— Не надо, — быстро сказала Матушка. — Я заслужила смерть.
Она сказала «я заслужила» как-то чудно, точно говорила не о каре, а о долгожданной награде.
— Вот в чем твоя беда, — печально сказала Княгиня. — В Бога ты не веришь.
— Это не так, — возразила Маша. — Я знаю, Он есть.
— Может, и знаешь, — сказала Матушка. — Но не веришь. Оттого и боишься.
— Страшно знать, что добро — это зло, а зло — добро. А я знаю, — призналась Маша.
— Кто ж тебе глупость такую сказал?
— Я сама знаю. И вы. — Маша опустила глаза. — Разве не зло, не болезнь помогла вам тысячам тысяч несчастных помочь?
