Людмила Минич - Ступени в вечность
Вот посудину опять качнуло сильнее, что-то промелькнуло над водой, разрезав неспокойную зыбь, и опять исчезло. Маритха решила не бояться, ведь если Ключ еще нужен Сыну Тархи, он не даст ее в обиду, но все равно тряслась, до боли в пальцах вцепившись в борта и зажмурив глаза. Она не отважилась открыть их, даже когда поняла, что посудина больше не движется, только едва покачивается на воде. Если над ней нависло какое-нибудь чудовище, то лучше его до самого конца не видеть.
Маритха открыла глаза, когда услыхала низкий гул. Она была одна посреди озера. Никакое страшное чудище не желало ею подкрепиться, никто не собирался ее топить, девушку просто бросили посреди озера, откуда твердой земли не видно, и она невольно вслушивалась в странный звук.
Казалось, он проникает в тело, точно сквозь поры просачивается, и это было очень неприятно. Маритха старалась не пустить его, но это было невозможно. Он пролезал под кожу и тер ее изнутри песком. Колющие тут и там мурашки заставили девушку скорчиться. Она бы уже расчесала себе и лицо, и руки, но до смерти боялась разжать пальцы, вцепившиеся в борта, и свалиться в воду. Она бы уже вовсю извивалась, катаясь по земле, но земли тут не было, и приходилось терпеть эту неимоверную муку, едва шевелясь и выгибая шею так, что хребет трещал.
Гул начал раскачиваться, словно шатался из стороны в сторону, и теперь Маритху к тому же еще и передергивало. Мурашки впились глубже. Звук менялся, девушка чувствовала это каждой каплей крови, каждым кусочком своего взбесившегося тела. Он становился выше, все выше и выше, и так непрерывно. Словно буря накатывала, и ничто не могло ее остановить. Упрямые мурашки уже прошивали мышцы, и те отказывались служить, сжимались, разжимались, делали все, что хотели. Непослушные пальцы то отрывались от опоры — и сердце замирало, то настойчиво цеплялись снова — и Маритха честила про себя всех Бессмертных, адика и, главное, Сына Тархи. Он ведь знал…
Живот, совсем пустой сегодня, выдержал издевательства с честью, выворачивать было нечего, но вой вибрировал уже в сердце. Вот теперь ее скрутило настоящей болью, от которой забылись все мурашки. Дышать стало невозможно, и пускай это длилось всего миг какой-то, но Маритха Темному этот миг не забудет. Никогда.
Вой становился все тоньше и выше, подбираясь к голове. Мурашки вернулись, на этот раз они поселились аж в костях, и зуд стал совершенно невыносимым. Если б горло могло уронить хоть звук, Маритха бы уже давно кричала и молила о пощаде. Она заливалась немыми слезами, которых сама не замечала, жаждая, чтобы Аркаис положил конец этой пытке. А кости не выдержали, расплавились от этого зуда, как золото на огне. Стало легче, но лишь на время.
Отовсюду несся уже не вой — визг. Глаза завибрировали вместе с ним, и Маритха на время ослепла. Только всякие разноцветные пятна мелькали перед ней, хоть таких цветов и не бывает, ярких, что даже больно. В голове царило невообразимое, как будто разум решил расплавиться вслед за костями. Зуд донимал уже глубоко изнутри. Откуда — непонятно. Словно сама Нить тряслась вместе с Маритхой, но не обычной, приятной дрожью, источающей блаженство, а тою же злою, что и все остальное тело.
И тут разум вспыхнул. Визг ударил в него и растворился, исчезая, рассыпаясь вместе с ним. Боль расколола голову, точно туда всунули раскаленный прут.
Нет… Никогда… Нет… Никто не узнает…
Эта ступень — предел.
Это лицо — уродливо.
Эта надежда — последняя.
Цена ее — вечность.
Маритха лежала на дне посудины, обняв колени, и плакала. Не от мучений — они ушли внезапно и безвозвратно, а на смену им пришел покой, почти такой, как она мечтала. Даже тело не мешало, потому что почти ничего уже не чувствовало. Слезы текли, и пускай, это даже хорошо. Это здорово. Если бы она сразу знала, что так будет, не стала бы упираться. Какие-то глупости, кажется, недавно приходили в голову. Она уже не помнила какие.
Визга тоже не было. Маритха не заметила, как он ушел, уступил место тому самому покою, который мягко струился вокруг нее вместе с водою. Он дышал и переливался, он мягко вибрировал множеством голосов в диковинном хоре. Наполнял все под каменными сводами, отдавал себя воде, и та баюкала Маритху. Это почти было вечностью. Почти, но этого пока достаточно.
Посудина мягко качнулась, но девушка уже забылась с блаженной улыбкой. Ее извлекли наружу, трое адика осторожно понесли спящую прочь. Сын Тархи не пошел за ними, он бережно извлек муштар из тонкокожего заплечного чехла, изнутри исчерченного вязью, и сам шагнул в утлую посудину. Расслабленно опустился на дно, уже притрагиваясь к струнам. Лодка тихо заскользила вперед. Хор, недавно трепавший и ласкавший Маритху, на время смолк.
Когда девушка очнулась, то обнаружила, что не утеряла призрачного видения, подаренного ей накануне. Одиночество было полным, но больше не страшило. Воздух пах чудесно, чем-то легким, проясняющим мысли и сердце. Какое-то время ей чудилось, что она еще слышит отзвуки, подарившие ей песчинку покоя в бесконечной пустыне, которую она все никак не перейдет. Казалось, сами камни тут пропитаны музыкой вечности. Такое необычное место… Замечательное…
Когда, возвращаясь к привычной жизни, девушка вновь начала ощущать беспокойство, в пещеру вошли адика. Такие похожие, что Маритха даже сразу не смогла их сосчитать. Много. Встали над ней. Ей протянули высокую миску, запах которой ни с чем нельзя перепутать. Девушка разом почувствовала и голод, и жажду и торопливыми глотками принялась за молоко. Пока она справлялась со своей немалой миской, адика рассаживались вокруг, кто как. Ее не тревожило больше их присутствие, она просто недоумевала, что еще им нужно. Казалось, все уже сделано.
Маритха озадаченно замерла. Откуда она это взяла? И что уже сделано? Или ей не все помнится, что случилось на озере, или она начала, наконец, потихоньку терять свой разум.
Адика хранили молчание. Девушка догадывалась, чего или, вернее, кого они ждут, и этот кто-то вскоре появился.
Сын Тархи утомлен. Может, источник его и неисчерпаем, но сейчас он расходовал его очень бережно. Маритха потрясла головой, пытаясь понять, откуда вдруг такие внезапные озарения. То ли одолженное ей видение так все меняло, то ли Нити подошли друг к другу ближе близкого. Так, что не только ее видно и слышно, но и ей кое-что видать. Хотя скорее всего от бесконечных разговоров с прозорливцами у нее самой воображение разыгралось.
Едва он расположился рядом, как адика начали «переговариваться». Если бы Маритха не слышала вчера иного, то подумала бы, что пронзительные вскрики, стенания и гудения — единственное, что они могут.
