Лоис Буджолд - Проклятие Шалиона
— Я тоже не вижу, ни глазами, ни внутренним зрением, но чувствую их, как холод, исходящий от стен. А может, мою душу холодят воспоминания. — Она обхватила руками плечи, словно пытаясь согреться. — Зангр мне отвратителен.
— Теперь я понимаю несчастных призраков гораздо лучше, чем в те дни, когда они внушали мне страх, — нерешительно признался Кэсерил. — Тогда я думал, что их неприкаянность и постепенное разрушение вследствие отверженности богами — это проклятие, а теперь мне кажется, что это — милосердие. Когда боги забирают души в свой мир, те помнят себя… разум воспринимает прошлую жизнь всю сразу, одновременно, подобно тому как воспринимают мир боги, с почти ужасающей ясностью и чёткостью воспоминаний. Для некоторых… такой рай невыносим, едва ли не хуже ада. Поэтому боги даруют им забвение.
— Забвение. Теперь оно кажется мне настоящим раем. Думаю, я буду молиться, чтоб боги сделали меня призраком.
«Боюсь, в этой милости вам будет отказано».
Кэсерил откашлялся.
— Вы знаете, что проклятие с Исель, Бергона и всего Шалиона уже снято?
— Да, Исель рассказала мне об этом, но я и сама почувствовала, как оно отпустило меня. Мои фрейлины в этот миг помогали мне одеться к утренней молитве Дня Дочери. Не произошло ничего такого, что можно было бы увидеть или услышать, но с моего разума словно спала пелена тумана. Я не понимала, насколько глубоко была погружена в это чёрное облако, пока не освободилась от его тяжести. Мне тогда стало очень грустно, потому что я решила, что вы умерли.
— Я действительно умер, но леди вернула меня в мир. Точнее, в моё тело; мой друг Палли утверждает, что она при этом расположила мою душу вверх ногами. — На его лице мелькнула улыбка.
Иста отвела взгляд.
— Исчезновение проклятия обострило мою боль, но сделало её какой-то далёкой. Это очень странное чувство.
Кэсерил снова откашлялся.
— Леди Иста, вы были правы в отношении пророчества. Три смерти. Я ошибся, решив, что замужество спасёт Исель от проклятия. Кроме того, я боялся. Ваш способ казался мне очень жестоким. Но, несмотря ни на что, милостью леди он оказался правильным.
Она кивнула.
— Я бы сделала это сама, если бы могла. Но моя жертва не была бы принята. — В её голосе послышалась горечь.
— Нет, те давние события — ещё не причина принять вашу жертву, — запротестовал Кэсерил. — То есть они важны, безусловно, но не в данном случае. Вы смогли бы сделать это, используя только оболочку души, а не её содержание. Вам нужно было стать чашей, чтобы позволить наполнить себя. А вы — меч. Вы всегда были мечом. Как ваша мать и ваша дочь — сталь передаётся женщинам вашего рода от одной к другой. Я понял, почему раньше я никогда не замечал святых. Мир не разбивается об их волю, словно волны о скалы, и не обтекает их, рассечённый, как вода кораблём. Наоборот — они податливы и мягки, и это позволяет им тихо проплывать сквозь миры, подобно рыбам.
Она подняла брови то ли в знак согласия, то ли несогласия — Кэсерил не понял, — то ли вовсе с лёгкой насмешкой.
— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил он. — Сейчас вам значительно лучше.
Она пожала плечами.
— Моя мать слабеет. Думаю, нам пора поменяться местами — теперь моя очередь ухаживать за ней в замке Валенды, как раньше она ухаживала за мной. Я предпочла бы уехать куда-нибудь, где никогда не была раньше, и не хочу ни в Валенду, ни в Кардегосс. Хочу туда, где нет воспоминаний.
С этим Кэсерил спорить не мог. Он вспомнил Умегата, который не то чтобы был сильнее её духовно, но так привык нести потери и терпеть горе, что они превратились для него едва ли не в обыденность. У Исты ещё было впереди лет двадцать жизни, чтобы достичь подобного равновесия. Умегат в её возрасте, когда ему пришлось врачевать изуродованного пытками друга, должно быть, тоже отгораживался от мира, как она, плакал, и стенал, и впадал в отчаяние от молчаливого бездействия богов.
— Я хочу познакомить вас с моим другом Умегатом, — сказал он Исте. — Он был святым, призванным охранять Орико. Сейчас он бывший святой, как вы и я. Думаю… вам будет о чём поговорить.
Она только повела рукой, не вдохновлённая этим предложением, но и не отвергая его. Кэсерил решил обязательно устроить им встречу.
Пытаясь вернуться к более радостным темам, он стал расспрашивать о коронации Исель, ради которой Иста и гордая провинкара и приехали в Кардегосс. Кэсерил уже выслушал рассказы о ней от четырёх или пяти человек, но ему ещё не надоело узнавать подробности. Иста немного повеселела, радость за дочь осветила её лицо и заблестела в глазах. О смерти Тейдеса они по обоюдному молчаливому согласию не упоминали. Не стоило касаться свежих ран, ибо они ещё кровоточили. О потерянном мальчике можно поговорить и потом, когда пройдёт достаточно времени и раны заживут. Наконец Кэсерил поклонился и пожелал Исте хорошего дня. И тогда леди, вдруг встрепенувшись, поспешно наклонилась к нему и впервые коснулась его руки.
— Кэсерил, благословите меня перед уходом.
Он растерялся.
— Леди, я теперь не более святой, чем вы, и уж точно не бог, чтобы благословлять по собственному желанию…
Хотя… он ведь и принцессой не был, когда подписывал в Ибре договор от её имени.
«Леди Весны, если мне удалось послужить тебе, верни мне свой долг сейчас».
Он облизнул губы.
— Но я попробую.
Он наклонился к Исте и положил ладонь на её белый лоб. Он не знал, откуда взялись слова, которые полились из его уст словно сами собой:
— Это истинное пророчество, такое же истинное, какое получили когда-то вы. Когда души возродятся в сиянии, ваша не будет ни отвергнута, ни потеряна — она станет украшением божественных садов. Там будут цениться даже ваши грехи, а ваша боль станет священной.
Слова иссякли; он умолк и выпрямился. Его пробила дрожь.
«Это хорошо или плохо? Может, я глупец?»
Глаза Исты наполнились слезами. Руки на коленях оставались неподвижными. Неловко, как ребёнок, который только учится двигаться, она кивнула, принимая благословение. И сказала дрожащим голосом:
— Для человека, считающего себя дилетантом, у вас получается весьма неплохо.
Кэсерил кивнул в ответ, улыбнулся, попрощался и вышел. Оказавшись на улице, он повернул к холму и широким шагом стал подниматься по склону. Его дамы уже заждались.
Примечания
1
Возможно, от лат. «lupus» — волк.
