Кэтрин Куртц - Камбер-еретик
Потрясение последних мгновений было чересчур велико, чтобы точно определить, насколько тяжело он ранен. Джебедия скорчился, зарывшись в снег, меч, зажатый в его окровавленном кулаке, странно поблескивал. Его жертва пала рядом. Чуть дальше лежал рыцарь, убитый с помощью заклинания, с мечом Камбера в груди. Рукоять почернела, меч поворачивался, ему случалось видеть такое только раз — на поляне при Иомейре.
Камбер подумал было, не могло ли заклинание подействовать и на Джебедию, но другая часть сознания возразила: Джебедия все еще жив. Бездыханным лежал прежний противник Камбера, хотя серьезных ран видно не было. Его глаза застыли в удивлении и ужасе.
Протянув к убитому трясущуюся окровавленную руку, Камбер уловил остатки заклинания и внезапно понял, откуда они. Потрясенный, он тряхнул головой и, пошатываясь, направился к едва шевелившемуся Джебедии.
— Что ты сделал? — пробормотал он, подхватывая его седеющую голову.
Дымясь на морозе, кровь толчками выбрасывалась из раны в бедре. Камбер в отчаянии сжал рану руками.
— Боже, Джебедия! Ты слышишь меня?
Джебедия едва слышно застонал, а Камбер одной рукой стянул с себя пояс и дважды перетянул бедро выше раны. Это ему далось непросто — дыхание стало шумным и прерывистым. Черная кожа костюма побагровела, а из бедра его друга кровь струилась по-прежнему.
— Отвечай, Джеб! — умолял Камбер, поднимая слабеющего друга, и с болью в сердце нащупал рукой еще одну рану в спине. Меч Джебедии погрузился в снег, подтаявший вокруг лезвия. Он и сейчас наверняка еще не остыл.
— Боже мой, что ты сделал? — прошептал Камбер.
Джебедия вдохнул, не разжимая зубов, и, собрав последние силы, улыбнулся, взглянув на Камбера.
— Только не говорите, что мое волшебство вам не знакомо, — пробормотал он. — Боюсь, получилось небезупречно, но в противном случае ваш дружок убил бы вас.
— Небезупречно? Что ты сделал?
— Небольшое перемещение энергии. Беспокоиться не о чем. Важно, что вы живы. Если одному из нас суждено было… О, Боже, как неприятно умирать! — воскликнул он, когда волна боли прокатилась по нему.
— Нет! Не говори так! — приказывал Камбер, теснее обнимая раненого. — Ты не умрешь! Я не позволю!
Джебедия закрыл глаза, облизнул губы и выдавил сардоническую улыбку.
— Вы не часто ошибаетесь, мой друг, но на этот раз…
Он вздохнул и обмяк на руках Камбера, хотя сознания не потерял. Камбер хотел было положить руку на лоб Джебедии, но, взглянув на нее, вытер о куртку, еще больше испачкался, теперь в собственной крови, и воспользовался полой плаща. Погладил лоб Джебедии, перерезанный морщинами боли, и вошел в давно знакомый контакт, свойственный только им.
Запал боя понемногу проходил, и Камбер почувствовал, как тают силы, но это не имело значения — у него на руках лежал умирающий друг.
Он уловил мысленное присутствие Ивейн и Джорема, но закрыл доступ для них. Сейчас на это не было времени. Джебедия умирал, и только Камбер мог облегчить его муки.
— Элистер, — после мгновений молчания удалось прошептать Джебедии. — Элистер, нет, Kамбеp, выслушай… мою исповедь… пожалуйста…
— О, Господи, Джеб, не заставляй меня делать этого…
— И умереть, не исповедавшись? — Михайлинец слегка вздрогнул, то ли от боли, то ли от ужаса, доверчиво посмотрел на Камбера и сжал его золотой крест, снова выбившийся наружу. Слабеющей рукой он поднес крест к губам, поцеловал его и решительно взглянул на Камбера.
— Благословите меня, святой отец, я совершил грех. Со времени своей последней исповеди ненависть скопилась в моем сердце, и я убил человека, использовав магию. Я молю о прощении.
От застилавших глаза слез и головокружения Камбер ничего уже не видел, но чтобы совершить с Джебедией церковное таинство, ему и не нужно было видеть. Перекрестив лоб, Камбер отпустил грехи. Затем закрыл глаза и углубил контакт.
У него снова появилось легкое чувство необъяснимого. Серебряная ниточка развязывалась, и связывавшие с землей узы стали слабеть. Сейчас не было магического круга, но внутренним зрением Камбер увидел едва различимый, бесплотный образ молодого Джебедии, поднимающегося над телом, обмякшим в его руках, — образ доброго, полного жизни юноши.
Михайлинец не смотрел на него. Его взгляд был устремлен к часовне за поляной. Оттуда брызнул холодный серебряный свет. Сверкающая искорка превратилась в фигуру кого-то очень знакомого, облаченную в голубые одежды Ордена святого Михаила, фигура медленно плыла к ним, едва касаясь ногами недавно выпавшего снега. На лице, которое столько лет смотрело на Камбера из зеркала, светилась широкая молодая улыбка, навстречу Джебедии распахнулись объятия.
Затаив дыхание, Камбер смотрел, как молодой Джебедия поднялся с земли и шагнул к призраку. Они обнялись, как давно разлученные братья, их радость ощущал даже Камбер. Они обернулись и посмотрели на Камбера, сначала Джебедия, а потом призрак, и раскрыли объятья для него, приглашая присоединиться. Как он желал этого! И согласно помахал рукой… Но приступ боли застлал слезами глаза, возвращая в телесный мир. Он снова обратился к зрению и ничего больше не увидел.
На руках лежало мертвое тело Джебедии. Он одновременно скорбел и ликовал. Казалось, время остановилось, давая ему шанс обдумать свою собственную судьбу. Камбер чувствовал, что тоже умирает, кровь сочилась из его ран и застывала на притоптанном снегу, но это было неважно. Другое занимало его, он только не вполне понимал, что именно.
Тело Джебедии выскользнуло из его рук, и он лег, положив голову на плечо мертвого друга. Солнце уже миновало зенит и теперь клонилось к горизонту. Он повелел вернуться своему прежнему облику, ощущая странное чувство обратного перевоплощения после стольких лет. Но это было необходимо, особенно после того, как он увидел призрак, встречавший Джебедию.
Камбер знал, что поступил правильно, вернув себе обличие. Оказалось, что это превращение снова открыло его разум для Ивейн и Джорема.
Он замечал их едва различимое присутствие где-то на краю своего сознания, но у него не было желания устанавливать контакт. В отчуждении от их нетерпеливых вопросов и суетных опасений он спокойно и беспристрастно передал суть случившегося и сообщил, как найти место, где он теперь лежит. Он касался их душ, восхищаясь красотой сознания своих детей и наполняясь любовью, но, изложив все, решительно закрыл свой разум.
Оставалось сделать еще что-то, что-то важное, чего он никак не мог понять. Тело дрожью напомнило Камберу, что оно слабеет, и он опустился в подсознание. Он точно знал, что у него останется время, чтобы сделать то, что он должен.
