Дэвид Билсборо - Сказание о страннике
Воздух раскалялся и становился все вязче с каждой минутой: от растворенного в этой вязкости электричества у Болдха сводило зубы. На миг он остановился, раздвинул широкие листья папоротника и украдкой взглянул на затылок Эглдавка, маячивший всего в нескольких ярдах. Совсем как шея Эппы, подумал Болдх. Он почти умолял, чтобы часовой обернулся и заметил его.
Неужели я хочу до конца своих дней быть убийцей?
Болдх погрузился в мысли. Он попробовал представить, на что это похоже, быть убийцей, но не смог, все время натыкаясь на какой-то черный барьер. Болдх вспомнил прошлое, но и это не помогло. О, ему приходилось убивать людей, в этом Болдх почти не сомневался. Но тогда все было по-другому. За последние годы он дрался несколько раз, но каждый раз — защищаясь. И никогда у него не было уверенности в том, что раненный им человек умер. Прием был прост: режь, бей, коли и тут же уноси ноги. Никогда не возвращайся, чтобы проверить, кто там выжил — слишком опасно. Если все мёртвы — сами виноваты, не надо было нападать. Болдх же первым драться не лез.
Но если вернуться назад в памяти — может, что и было? Четырнадцатилетним подростком Болдх помогал одному наёмнику сопровождать караван до Багрового моря, и порой приходилось отбиваться от разбойников. Он тыкал оружием через окна повозки во все, что двигалось, и часто клинок возвращался алым от чьей-то крови. Но убивал ли Болдх когда-нибудь? Бывало, он выпускал в ночь стрелу за стрелой, но лишь в далеких, еле видимых врагов. И снова, убивал ли он?
Он напрягся и заглянул ещё глубже в прошлое.
И внезапно влажность стала невыносимой, и от электричества в воздухе у Болдха закружилась голова. В его прошлом было черное пятно; что-то в сознании — настолько сильное, что даже он сам не мог туда дотянуться. Ради Пел-Адана, что это?..
Энграмма[11]. Воспоминание, слишком темное и страшное, чтобы его хранить.
Повернись! Оглянись! Безумие и кровь, их несет он — тот, кто... Болдху было восемь лет. Ребенок. Зверь.
А дальше — первородный ужас и ярость. Свободные от поставленных взрослыми блоков. Безграничные. Бездонные.
Его глаза распахнулись: ярко-голубые, холодные глаза, как у рептилии.
С ненавистью зыркнули сквозь траву. Траву, с ее шелестящей песней волн. Увидели Эглдавка. Враг! Еретик, предавший Единого Бога! Бей его, кромсай, потроши, лей кровь!
Болдх схватил свой чудесный новый кинжал, и опьяняющее, разнузданное веселье на миг ударило в голову. Он ринулся вперед...
Долен Катскаул не испытывала радости. Она сидела на большом камне у подножия утеса, в некотором отдаленье от «соратников», и лениво выковыривала грязь из-под ногтей кончиком своего мизерикорда. Вряд ли этот древний магический клинок подходил для сего занятия, но и вся ее жизнь повернулась не так, как нужно. Единственная дракесса в отряде, она испытала на себе весь набор предрассудков и недоверия, которые неизбежно сопровождали таких, как она.
— Моя ли это кожа? — спросила она себя, любуясь безукоризненной белизной двенадцати длинных пальцев. Ни для кого не было секретом, что остальные женщины в отряде ей завидовали, но Долен никак не могла понять почему. Возьмите сестру предводителя, Элдрику, например; Долен восхищали ее веснушки и свекольный румянец. Вот он, здоровый образ жизни. А что касается серого, испещренного крапинками лица Флекки, то Долен оно напоминало серебристый блеск березы в тусклом свете луны. Восторгаться можно, завидовать — нет.
* * *Само понятие «ревность» казалось дракусам нелепым.
Oни не жаловались, да и вообще старались не замечать всего мелочного, неуместного и поверхностного. Но другие не были дракусами, и, казалось, таили неистощимые запасы смехотворных, глупейших обид, полуправд и ложных ценностей. Словно это помогало им отвлечься от настоящей жизни. Почему просто не сосредоточится на главном?
«И как только людям удалось изобрести колесо, просто непонятно», — размышляла она. Их слишком занимал размер всевозможных частей тела, особенно женского — или выбирание вшей из волос друг дружки, а важные дела откладывались на потом.
«А может, им просто не нравится мой раздвоенный язык?»
— Нет, — нежно промурлыкала она, и по серебристым губам пробежала тень улыбки. — Эглдавк же не возражает...
Эглдавк Клагфаст. Одна мысль об этом имени согревала душу и разгоняла все мрачные мысли и тревоги. Четыре слога — от первого сладкого и шутливого гласного через грозный ряд звонких согласных к финальным шепчущим обещаниям последних двух звуков — вмешали в себя все, что она любила в людях: страсть и трагедию их поэзии, чарующую красоту их музыки, способной лишить жизни или возродить к ней, и их юмор, такой смешной и необъяснимый.
Она была рада, что познакомилась с Эглдавком. Он отличался от остальных. Никогда ничего не требовал. Никогда не злился. Вольная птица, как и она. Когда они впервые повстречались на сумеречной поляне в Хрефнийском лесу, ни один не выказал страха, а ведь обоим было чего бояться. Оба впервые видели существо другой расы. Кажется, там был костер; и в его кроваво-красных всполохах кожа человека и дракуса блестела одинаково. И следующие несколько недель они с удовольствием изучали схожесть и различия друг друга. Это было время радости, время новых ощущений и взаимообмена — особенно для нее, так щедро одаренной способностями расы дракусов.
Да где же он, в конце концов? Долен оторвалась от маникюра, заломила козырек легионерки и обвела внимательным взором окрестности. Почти сразу она заметила Эглдавка на склоне, он стоял на посту. И ещё она заметил, что ветер разгулялся; папоротник раскачивался во все стороны, и волосы ее кавалера разметались. Но несмотря на поднявшийся над холмом ветер, внизу скапливалась гнетущая жара. Она не чувствовала себя так с тех пор, как материализовались великаны — тысяча демонов, вот это был страх! — казалось, в воздухе витает предчувствие... скоро прольется кровь.
Долен вернулась к своим мыслям. Ох уж эти тивенборгцы! И почему она не отговорила Эглдавка? Он ведь сам по сути не был вором. Но ведь для многих не существовало разницы между понятиями «изгой» и «преступник». А обзывать всех обитателей Воровской горы одним именем — все равно, что объединить землеройку и белуджитерия в одну категорию «животные». В этой шайке из четырнадцати членов можно было наткнуться на самые разные типажи: от гнилого Освиу Гарротики до душевных созданий — таких как она и Эглдавк... и, возможно, Иорсенвольд. Иорсенвольд нравился Долен.
Одна группа, миллион различий, и она отличается сильнее других. Разумеется, дракесса знала, что о ней говорят за спиной. Каждая злая мысль в их головах тут же по особым волнам передавалась ей в мозг. Как всегда, преобладали недоверие и страх. Люди, как и остальные недракусы, считали ее слишком уж совершенной, «высшим существом». По правде говоря, все, чего хотела Долен Катскаул — это найти с ними общий язык.
