Пол Андерсон - Собака и Волк
Грациллоний с трудом поднялся на ноги. Корентин тоже встал и бросил на него встревоженный взгляд. Епископ разжег небольшой костер. Потом пошел к своей лошади и мулу. Снял с него тюк с сухой одеждой и заставил своего спутника переодеться. Они молчали. Корентин всю ночь молился, а Грациллоний сидел возле того, что он завернул в свой плащ.
— Тебе надо немного поспать, прежде чем мы тронемся в обратный путь.
— Нет необходимости, — ответил Грациллоний.
— А поесть? — Корентин указал на захваченную им еду.
— Нет.
— Что ж, положим тогда наш груз.
— Этого тоже делать не будем.
Корентин поднял брови.
— А как же тогда?
Грациллоний указал на лежавшее возле его ног тело.
— Я должен похоронить Дахут.
— Я думал, мы привезем ее с собой.
Голос Грациллония изменился:
— И что же? Положить ее на круп лошади? Чтобы все насмехались и проклинали ее? Нет. Она отправится домой, к королевам Иса.
— Но люди могут не поверить, если мы ее не покажем, — запротестовал Корентин. — Они могут подумать, что она до сих пор здесь, в этих водах.
— Пусть думают. Моряки, что посмелее, скоро поверят нам. Когда долгое время все будет спокойно, и остальные выйдут в море.
Корентин подумал немного, а потом вздохнул:
— Ну ладно. Хорошо. Они будут помнить о ней и о Исе, как о легенде. Будут рассказывать об этом зимними вечерами у камина.
Грациллоний смотрел на узел.
— Это и все, что останется в памяти.
Корентин заморгал, стараясь удержать непрошеные слезы.
— Сын мой… — голос дрогнул. — Трудно мне, старому и бездетному, понять, как тебе, должно быть, тяжело. Пусть заживут твои раны. А шрамы от них, сын мой, — залог награды на Небесах.
— Моя дочь… — Грациллоний поднял голову и встретился с глазами епископа. — Сейчас, перед смертью, она сказала, что любит меня.
Ответ был безжалостен:
— Еще одна ее ловушка.
— Не знаю, — сказал Грациллоний. — И никогда не узнаю, пока сам не умру. Должен ли был я ее удерживать для тебя?
Корентин кивнул:
— Да. Это был твой долг.
Грациллоний развел руками:
— Если она говорила правду, то отправится ли душа ее в ад? Быть может, Господь проявит к ней милосердие?
— Не нам устанавливать границы Его милосердия, — тихо ответил Корентин. Что еще мог он сказать? Потом он возвысил голос:
— Но ради Него и ради всех не мучай себя этими мыслями.
Грациллоний улыбнулся:
— О, у меня есть, о чем думать. Весной опять будет война.
Он присел, взял тело и понес его через прибрежную полосу к воде. Спасательная лодка находилась на глубине в несколько футов. Он положил в нее свой груз. Оглядевшись, нашел камень нужного размера. Это была капитель колонны с изображением цветка. Он положил камень в лодку и влез в нее сам. Мачта, нок-рея, свернутый парус были аккуратно сложены. Грациллоний вынул весла, оттолкнулся и погреб от берега. Отлив помог ему плыть. Корентин смотрел на него с берега, а потом сел. Годы брали свое.
Грациллоний миновал морские ворота и поплыл дальше. Поскрипывали в уключинах весла. Ветер усилился, и лодка подпрыгивала на серо-зеленых волнах. Утро было холодное, тускло светило солнце.
Он наконец добрался до погребальной акватории Иса. Там дно опускалось до неизведанных глубин. Он сложил весла на дно, и лодка поплыла по течению. Вдалеке виднелась темная полоса: это был Сен.
Он отрезал кусок веревки и привязал камень к щиколоткам, потом обвязал веревкой саван, но остановился. Ис сам совершал погребальный обряд. «Боги жизни и смерти, боги моря, питающего Ис, возьмите мою любимую…» — Нет, он не должен произносить эти слова. Да и не стал бы, если бы это было можно.
Помолиться Христу? Это тоже было бы неправильно.
Он откинул покрывало. Несколько часов, прошедших с момента смерти, разгладили ее лицо. С закрытыми глазами и подвязанной челюстью, лицо ее приняло выражение полного покоя. Он поцеловал ее лоб. Она была не холоднее ветра.
Опять закрыл лицо, надежно закрепил веревку и, встав на колени — стоять в лодке было бы опасно, а у него долг перед людьми, — он поднял ее и опустил через борт. Она тут же ушла на дно. Прокричала чайка.
Грациллоний уселся на банку, взял весла и погреб назад.
Обратная дорога была намного труднее: приходилось преодолевать сопротивление ветра и воды. Зато усталость принесла ему некоторое душевное облегчение. Причалив к берегу, он завернулся в одеяло и проспал около двух часов.
Проснувшись, в первый момент Грациллоний ощутил радость. Потом вспомнил: до Аудиарны им еще долгие мили. Там они отдохнут и отправятся в Конфлюэнт. Дома, с Веранией, он позволит себе заплакать, а она наверняка его утешит.
Фавоний в нетерпении перебирал копытами. Корентин уже упаковал вещи. Отправились. За спиной садилось солнце, они ехали в ночь.
Отличишь ты Собаку от Волка? У Собаки
Особая стать.
Ты взгляни на крепкие лапы, что по приказу
Будут бежать.
Прикоснись к ее шерсти и морде; не опасна
Собачья пасть.
Но различье Собаки и Волка не в том:
Между ними Закон и Власть.
Послесловие и комментарии
Несмотря на то что, как нам кажется, повествование само себя объясняет, возможно, у читателей возникнут некоторые вопросы. Вполне вероятно, некоторые из них захотят узнать об описываемом нами периоде чуть больше. Им и предназначены наши заметки.
К главе IОбязательства Озисмии: несмотря на то что жители Озисмии настроены были вполне дружелюбно, следует иметь в виду, что в те времена не существовало такого понятия, как иностранная помощь. Римская империя и в самом деле часто субсидировала зерно (или деньги) государствам-клиентам, но лишь тем, кто был для нее полезен.
Суффеты: члены тринадцати аристократических семей Иса. См. предыдущие книги.
Эмайн-Маха: столица Койкет-н-Улада.
Предупреждение Корентина: ранняя христианская церковь не отрицала существование многих языческих богов, но считала их демонами, соблазняющими людей. Эвгемеризм (доктрина, объясняющая происхождение религии посмертным или прижизненным обожествлением знаменитых или наделенных властью людей. — Прим. перев.) предлагает альтернативное объяснение.
Гейс: сложный комплекс запретов и обязательств.
Килт: сначала это была не юбка, а одеяние. У бедного человека это часто была единственная одежда, закрывавшая все тело и служившая ему вместо одеяла ночью.
К главе IIЖелезная руда: руда эта обычно лежала на поверхности. Шахты для ее добычи были не нужны.
